На этих вечеринках с безудержной свободой обсуждались характеры всех, министров и фаворитов. Галантность прошлого и настоящего двора и города, все старые истории, споры, шутки, нелепости были подняты на поверхность; никого не щадили; герцог Орлеанский имел возможность высказаться, как и все остальные. Но очень редко эти разговоры производили на него хоть малейшее впечатление. Компания пила, сколько могла, разгорячалась, говорила самые грязные вещи, не стесняясь, произносила непристойности с подражанием; а когда наделали много шума и сильно напились, легли спать, чтобы на следующий день возобновить ту же игру.45
Беспокойный, мятущийся дух Филиппа выражался в недолговечности его наложниц. Они редко царствовали дольше месяца, а вытесненные из их жизни ждали своего часа, пока не наступала их очередь. Его камердинеры и даже друзья приводили ему все новых и новых кандидаток. Женщины высокого ранга, такие как графиня де Парабьер, авантюристки, как мадам де Тенсин, певицы и танцовщицы из оперы, образцы совершенной красоты, как мадам де Сабран (чья "благородная осанка" и "прекраснейшая в мире фигура" взволновали даже добродетельного Сен-Симона), отдавались регенту за чары королевской власти или за пенсии, субсидии, драгоценности; а он щедро одаривал их из своих доходов или из оскудевающей казны. При всей своей беспечности он никогда не позволял этим женщинам выпытывать у него государственные секреты или обсуждать государственные дела; когда мадам де Сабран попыталась это сделать, он заставил ее посмотреть на себя в зеркало и спросил ее: "Можно ли говорить о делах с таким милым личиком? Мне бы это совсем не понравилось".46 Вскоре после этого ее раскачивание закончилось.
Этот же образец распущенности любил свою мать, навещал ее дважды в день и смиренно сносил ее горестные выговоры. Он не любил свою жену, но оказывал ей знаки внимания и любезности и нашел время, чтобы родить от нее пятерых детей. Он любил своих детей, скорбел, когда младшая дочь ушла в женский монастырь, и не пропускал ни дня, чтобы не навестить в Люксембургском дворце старшую дочь, жизнь которой была почти таким же печальным скандалом, как и его собственная.
Ее брак с Шарлем, герцогом де Берри, вскоре превратился в колебание войны и перемирия. Поймав его в чужие объятия, она согласилась улыбаться его неверности, если он будет потворствовать ее собственным; современная хроника добавляет, что "они обязались защищать друг друга".47 Внучка "месье ле Содомита" и отпрыск баварской семьи, в крови которой было безумие, она оказалась не в силах сохранить стабильность ума и нравственности; сознание своих недостатков подогревало надменный нрав, который настораживал всех, кто входил в ее жизнь. Она в полной мере пользовалась своим происхождением, ездила по Парижу как королева и содержала в Люксембурге роскошный менаж, иногда с восемью сотнями слуг.48 После смерти мужа (1714 год) у нее была целая череда любовников. Она шокировала всех своим пьянством и развратом, непристойным языком и презрительной гордостью; приступы набожности чередовались со скептическими выпадами против религии.
Кажется, она никогда и никого не любила так сильно, как своего отца, а он - так сильно, как ее. Она разделяла его ум, чувствительность и остроумие вместе с его моралью, а ее красота в юности соперничала с красотой его самых избранных любовниц. Парижские сплетни, не имея сердца и не зная законов, обвинили их в кровосмешении; для пущей убедительности добавили, что он совершил кровосмешение со всеми тремя своими дочерьми.49 Вероятно, некоторые из этих слухов были пущены кругом госпожи дю Мэн.50 Сен-Симон, ближе всех знакомый с ситуацией, отвергал их как низменную жестокость; сам Филипп никогда не утруждал себя их опровержением. Его полная свобода от ревности к любовникам дочери,51 и отсутствие у нее ревности к его любовницам52 вряд ли согласуются с собственническим характером любви.53
Только один человек смог оторвать ее от отца - капитан Рион из дворцовой гвардии, который так очаровал ее своей мужественностью, что она стала его рабыней. В 1719 году она уединилась в Люксембурге с несколькими слугами и родила капитану дочь. Вскоре после этого она тайно вышла за него замуж. Она умоляла отца разрешить ей объявить об этом браке, он отказался, и ее любовь к нему превратилась в безумную обиду. Она заболела, пренебрегала собой, у нее началась страшная лихорадка, и она умерла в возрасте двадцати четырех лет от чистящего средства, назначенного ей врачом (21 июля 1719 года). Вскрытие показало наличие пороков развития в ее мозге. Ни один епископ не согласился отпевать ее, и Филиппа была смиренно благодарна, когда монахи Сен-Дени разрешили поместить ее останки в королевские хранилища своей аббатской церкви. Ее мать радовалась смерти дочери, отец же похоронил себя в пустоте власти.