Так он излил дух в своей самой известной картине - "Посылка к Китеру", где изящные женщины, поддавшись мужскому возбуждению, отправляются со своими придворными на остров, где, по преданию, находился храм Венеры, вышедшей, капая красотой, из моря. Здесь мужчины почти затмевают дам великолепием своих нарядов; но что очаровало Академию, так это нависающее величие деревьев и снежный гребень далекого острова, оттененный солнцем и трогательными облаками. Ватто так понравилась эта тонкая тема, что он написал ее в трех вариациях. В ответ на это Париж выбрал Ватто, чтобы тот передал цвета эпохи Регентства, чтобы он воспевал удовольствия жизни при режиме, который умрет так же быстро, как и проведет свою молодость. По официальному титулу он стал peintre des fêtes galantes, художником городских влюбленных, пасторально пикникующих в безмятежной сельской местности, смешивая Эроса и Пана в единственной религии эпохи. Дыхание меланхолии проходит над этими, казалось бы, беззаботными сценами; эти податливые сильфиды не могли бы быть такими нежными, если бы не знали страданий или не догадывались о краткости обожания. В этом и заключается качество Ватто - тонко передавать прекрасные моменты, которые должны пройти.
Он умер слишком рано, чтобы насладиться своей славой. После его смерти знатоки открыли для себя его рисунки, и некоторые предпочли их его картинам, потому что здесь мел или карандаш достигали такой тонкости деталей рук и волос, таких нюансов в глазах, позах и флиртующих веерах, которые никогда не удавалось раскрыть маслом.73 Парижские женщины стали особенно любить себя, как это было видно в тоске мертвого художника; бомонд одевался а-ля Ватто, гулял и отдыхал а-ля Ватто, украшал свои будуары и салоны, как это было в формах и цветах его видения. Стиль Ватто вошел в дизайн мебели, в сельские мотивы декора и воздушные арабески рококо. Художники, такие как Ланкре и Патер, переняли специализацию Ватто и изобразили на своих полотнах "Шампанские праздники", "Галантные беседы", "Мюзиклы в парке", "Танцы на зелени", "Признания в вечности любви". Половина живописи Франции на протяжении последующих ста лет была связана с воспоминаниями о Ватто. Его влияние продолжалось через Буше, Фрагонара, Делакруа и Ренуара, а импрессионисты нашли в его технике наводящие на размышления предвестия своих теорий света, тени и настроения. Он был, по словам очарованного Гонкуров, "великим поэтом восемнадцатого века".74
VII. АВТОРЫ
В условиях легкой морали и терпимости Регентства литература процветала, а ересь обрела опору, которую уже никогда не теряла. Театры и опера оправились от неодобрительных взглядов покойного короля и госпожи де Ментенон; Филипп или кто-то из его домочадцев почти каждый вечер посещал Оперу, Оперу-Комик, Театр Франсе или Театр итальянцев. Театр Франсе, сохранив Корнеля, Расина и Мольера, открыл свою сцену для свежих пьес, таких как "Эдип" Вольтера, в которых звучал голос новой, бунтарской эпохи.
За исключением Вольтера, величайшие писатели этого периода были консерваторами, сформировавшимися под властью Великого монарха. Ален Рене Лесаж, родившийся в 1668 году, по духу и стилю принадлежал к семнадцатому веку, хотя и прожил до 1747 года. Получив образование у иезуитов в Ванне, он приехал в Париж и изучал право - его любовница оплачивала его обучение.75 После того как он достаточно послужил сборщиком налогов, чтобы возненавидеть финансистов, он взялся содержать жену и детей за счет написания книг; он мог бы умереть с голоду, если бы добрый аббат не выплачивал ему пенсию в размере шестисот ливров в год. Он перевел несколько пьес с испанского, а также продолжение "Дон Кихота" Авельянеды. Вдохновившись пьесой Велеса де Гевары "Хромой дьявол" (El diablo cojuelo), он затронул счастливую жилку в пьесе "Дьявол-боец" (1707), в которой изобразил коварного демона Асмодея, сидящего на вершине парижской башни, поднимающего крыши по своему желанию с помощью волшебной палочки и открывающего своему другу частную жизнь и нелицензионные любовные отношения ничего не подозревающих жителей. В итоге получился захватывающий рассказ о гнусных схемах, лицемерии, пороках и приспособлениях человечества. Одна дама, застигнутая врасплох мужем в постели с камердинером, решает сразу дюжину проблем, крича, что ее насилуют; муж убивает камердинера, дама спасает и добродетель, и жизнь, а мертвецы не рассказывают сказок. Почти все бросились покупать или одалживать книгу, радуясь тому, что другие люди разоблачены; "два придворных сеньора, - пишет Journal de Verdun за декабрь 1707 года, - сражались, шпага в руке, в лавке Барбена, чтобы заполучить последний экземпляр второго издания".76 Сент-Бёв нашел почти олицетворение эпохи в замечании Асмодея о брате-демоне, с которым он поссорился: "Мы обнялись, и с тех пор мы смертельные враги".77