Маленький, жалкий, сморщенный, с селедочной кишкой человек в льняном парике, с лазоревым лицом, осветленным каким-то интеллектом. Говоря привычным языком, он был обычным мошенником. Все пороки непрерывно боролись в нем за первенство, так что его разум наполнялся непрерывным грохотом. Скупость, распутство, честолюбие были его богами; вероломство, лесть, подхалимство - его средствами действия; полная нечестивость была его религией; и он придерживался мнения, что честность и порядочность - это химеры, которыми люди прикрываются, но которые не имеют существования..... Он обладал остроумием, образованностью, знанием мира, желанием нравиться и заискивать, но все это портил запах фальши, который, несмотря на него, выходил через каждую пору его тела..... Злой,... вероломный и неблагодарный, знаток самых черных злодеяний, ужасно наглый, когда его обнаруживали. Он всего желал, всему завидовал и всем хотел завладеть.11
Сен-Симон был близок к семье Филиппа, и не следует опрометчиво противоречить ему; мы должны добавить, однако, что этот аббат был хорошим ученым, способным помощником, мудрым и успешным дипломатом, и что Филипп, хорошо зная этого человека, остался верен ему до конца.
Ученик, возможно, уже подкованный своим отцовским происхождением, с готовностью внял наставлениям наставника и превзошел его в уме и пороках. Он восхищал своего учителя цепкой памятью, умственными способностями, проницательным остроумием, пониманием и пониманием литературы и искусства. Дюбуа заручился поддержкой Фонтенеля, чтобы тот ввел юношу в науку, и Гомберга, чтобы посвятить его в химию; впоследствии Филипп, подобно Карлу II Английскому и Вольтеру в Сирее, должен был иметь собственную лабораторию и искать в химических опытах отдохновения от супружеской неверности. Он неплохо рисовал, играл на лире, гравировал иллюстрации для книг и собирал произведения искусства с самым взыскательным вкусом. Ни в одной из этих областей он не копал глубоко; его интересы были слишком разнообразны, а развлечения не позволяли ему тратить время. Он был совершенно лишен религиозных убеждений; даже на публике он "проявлял скандальное нечестие".12 Этим и своей сексуальной свободой он дал символ и импульс своей стране и веку.
Как и большинство из нас, он был наделен сложным характером. Он лгал с легкостью и лукавым восторгом по необходимости или прихоти; он тратил миллионы франков, полученные от обнищавшего народа, на свои личные удовольствия и развлечения; однако он был щедрым и добрым, приветливым и терпимым, "от природы добрым, гуманным и сострадательным" (по словам Сен-Симона13), и был более верен своим друзьям, чем любовницам. В качестве ночного ритуала он напивался до беспамятства, прежде чем в постель.14 Когда мать упрекала его, он отвечал ей: "С шести часов утра до ночи я подвергаюсь длительному и утомительному труду; если бы я не развлекал себя после этого, я бы не выдержал; я бы умер от меланхолии".15
Возможно, его сексуальные излишества нашли оправдание в аборте его первой любви. Он страстно привязался к мадемуазель де Сери, высокородной фрейлине своей матери. Он писал для нее стихи, пел ей, навещал ее дважды в день и хотел на ней жениться. Людовик XIV нахмурился и настоятельно рекомендовал свою внебрачную дочь, герцогиню де Блуа. Филипп послушался (1692), но продолжал ухаживать за мадемуазель де Сери так рьяно, что она родила ему сына. Разгневанный монарх изгнал ее из Парижа. Филипп посылал ей много ливров, но пытался, с небольшим успехом, хранить верность жене. Она родила ему дочь, будущую герцогиню де Берри, которая стала его самой дорогой любовью и самой горькой трагедией.
После смерти отца (1701 г.) Филипп получил герцогский титул и семейное богатство, и ему ничего не оставалось, как наслаждаться жизнью в мире и рисковать ею на войне. Он уже храбро сражался против первого Великого союза (1692-97), получив несколько серьезных ранений; теперь он еще больше отличился своей безрассудной галантностью в войне за испанское наследство (1702-13). Оставшись в живых, он вознаградил себя пиршеством с пирожными. Во всех своих грехах, за исключением нечистоплотности, он сохранил очарование манер, изысканность и учтивость речи, напоминающие об идиллической юности Короля-Солнца.