Что уже начало происходить.
Я почувствовала… многое. Целый букет всего.
Я не призывала топор, но знала, что он покинул свое место в кузове моего пикапа и уже стремится сюда. Я знала, что он не успеет прилететь в мою руку, и знала, чья именно рука будет готова его принять, когда он все-таки здесь окажется. Я почувствовала холод и огонь одновременно, я услышала хлопанье огромных крыльев и хищный клекот воронов, и дрожь земли от сходящихся в смертельном бою армий, крики умирающих воинов и сладострастные стоны женщин, я вспомнила тяжесть копья, которого никогда не держала, и легкость, с которой оно пронзало моих врагов, почему-то вспомнила хруст черепов, проламываемых палицей, почему-то очень похожей на бейсбольную биту (должно быть, сказался мой недостаток воображения), я ощутила, как дополнительные комплекты рук готовы вырваться на волю, и как через секунду — объективную секунду, а не ту, что я переживала в моменте — развернутся за моей спиной черные крылья той, кто уж не будет Робертой Кэррингтон.
И вряд ли когда-нибудь сможет породить что-то, кроме хаоса.
Дщерь Мести и Войны была готова прийти в этот мир.
Снова.
Но на этот раз она была готова остаться в нем навсегда.
Глава 19
В общем, это была такая ситуация, о которой рассказывают малознакомым собутыльникам в баре, заканчивая свое повествование словами: «ну а потом нас всех там поубивали на фиг». Выхода не было. Я видела только пулю, летящую мне в грудь, и понимала, что вот эти считанные доли секунды, пока она летит, это последние доли секунды моей жизни. Бронежилета на мне не было, шансов на то, что стрелка удовлетворит мое ранение, пусть даже и тяжелое, и он не произведет контрольного выстрела в голову, не было. Надежды на то, что мне поможет Ленни, или подоспеет застрявший в двух кварталах отсюда Алекс, я не питала.
А потом, сколь бы невероятным это ни казалось, я увидела вторую пулю. Ее траектория была перпендикулярна первой, да и летели они на одной высоте, и вторая была чуть быстрее, и хотя этого выстрела я не слышала, мне стало любопытно, чем все это может закончиться. Согласно всем законам статистики, вероятность подобного исхода была минимальна, но траектории все-таки пересеклись, и вторая пуля врезалась в первую, ту, что казалась мне смертельной, отчего они обе сменили направление и улетели куда-то в сторону уже разбитого холодильника.
Даже находясь в своем замедленном режиме, я еще не успела осмыслить происходящее, как третья пуля угодила стрелку в голову, пробила шлем и выплеснула содержимое хранящейся в нем головы на соседний стеллаж. Похоже, что кто-то догадался прихватить на эту вечеринку бронебойные патроны.
Я подползла к Ленни, который, разумеется, ничего не заметил. Конечно, он не мог не обратить внимание на смерть стрелка, но вот фокусы, которые на моих глазах вытворили две пули, остались для него за кадром.
— Как ты?
— Бывало лучше, — сказал он. — Что происходит?
— Очевидно, прибыли еще конкуренты, — вздохнула я. Из торгового зала доносилась беспорядочная стрельба, но в нашу сторону, как ни странно, пока ничего не летело. Но на то, что это пришла долгожданная подмога, я не рассчитывала. Хотя бы потому, что ждать подмоги было неоткуда.
Число тех, кто мог выступить на моей стороне, стремительно сокращалось. «Континенталь» был готов предоставить защиту, но только в стенах своих отелей, Кларк был вне игры, а Алекс и его друзья копы… Боюсь, что одним отрядом спецназа эту проблему не решить.
Стрельба стихла. Мы понятия не имели, кто победил, да это и не имело никакого значения. Мы в любом случае были в финале этого соревнования, и разминуться с победителем отборочных туров у нас бы не получилось.
И тогда появился он.
На вид ему было лет тридцать-тридцать пять. Он носил синие джинсы, армейские ботинки, черную водолазку и легкую кожаную куртку, его прическа была растрепана так живописно, что лучшие парикмахеры удавились бы от одной его фоточки в «инстаграме», и в каждой руке он держал по пистолету. Мой охочий до всяких незначительных деталей взгляд опознал в этих пистолетах довольно редкие для наших краев «вальтеры ППК».
Но больше всего меня удивило его лицо. На нем застыло скучающее выражение, как будто человек занимался какой-то примитивной, давно ему знакомой и уже приевшейся работой, вроде глажки белья или копания канав.