Нелюб поёжился. Страшно ему стало представлять, как это — прожить несколько дней за один миг. Видно, луна и взаправду обладает такою страшною силою, и лучше её не трогать.
В разговорах с верным зверем, достигли путники крутого склона. Поросший цепкими колючими растениями, он оканчивался прекрасным лазоревым озером. Исходящее от него сияние разгоняло любой мрак.
— Вот там, внизу, Лоно острова, — пояснил лют, кивнув, — Вода эта не простая, омой ею свою птицу, и тут же она станет живой, словно бы из яйца, в гнезде лежащего, вышла.
Поблагодарил змеелов зверя, спешился и пошёл вниз со склона. Дорога давалась нелегко, после каждого шага сыпучая земля катилась вниз, маня спускающегося последовать за собой прямиком в озеро. Сколько времени прошло, прежде, чем Нелюб добрался до живительной влаги, то нам неведомо. Однако, стоило ему склониться над источающей свет водой, набрать её в сосуд, про запас, а затем окунуть в неё птицу железную, как та захлопала крыльями, заскрежетала и вознеслась к облакам. Искусно вырезанное из железа оперение ослепительно сверкало в небесной синеве. С каждым мгновением искусственная птица летела всё лучше и лучше.
Сделавший её старец хотел было закричать от восторга, но сдержался, помня о том, что поблизости могут находиться недружелюбные обитатели острова.
— Скорее, в путь! Надо нести птицу к ледяной горе, как было велено! — послышался сверху голос чёрного люта.
Железная птица, однако, оказалась не так проста — научившись парить в небесах, она не желала даваться в руки, и уж тем паче, отправляться к ледяной горе и распугивать там птичью стаю. Хищный дух в ней гнал сотворённую тушку всё дальше и дальше, так быстро, что быстроногий зверь никак не мог её догнать.
Бросился тогда Нелюб в погоню, помчался лют его по долам и весям, и очутились они в лощине. Холодный туман, сползавший с ледяной горы, заставлял свет рассеиваться, окрашиваясь в разные цвета — от алого до лазоревого и пурпурного. Тёмные кусты почти скрывали под собой подсохшее русло реки, терявшейся в ледяной дымке.
Лют поёжился и попятился, принюхиваясь:
— Нутром чую, лучше бы нам воротиться и другую птицу сделать, чем улетевшую искать! Не сыщем мы её вовек, а ежели и справимся, изловим её, здесь нас опасность поджидает!
— И что же это за опасность такая?
— Мои предки звали её рассветным кругом — он пылает, как ясное солнце, обжигает, как железо калёное и неотвратим, как приход нового дня на смену ночи. И он совсем рядом, я ощущаю его запах!
На всякий случай, Нелюб прислушался, но в воздухе висела звенящая тишина. Принюхался. Человечье обоняние уступало волчьему, но даже он смог уловить запах дыма. Откуда он доносился, правда, пока оставалось загадкой.
— Рассветный круг! Он почти перед нами! Скорее же, уносим ноги отсюда!
И зверь помчался, не внимая просьбам остановиться. Конца лощины, однако, он так и не достиг — то, что называлось рассветным кругом, явило себя.
Так именовались у лютов круги жаркого пламени, проступавшие из самой земли. Пересекаясь друг с другом, они покрывали всё больше и больше земли, пока один такой круг не очертил землю вокруг змеелова.
— Пропали мы! Не уйти теперь от рассветного круга! Спалит он нас, а пепел телесный развеют ветра ледяные! — запричитал лют.
В этот раз судьба оказалась к гостям лощины не настолько благосклонна, чтобы сразу их спалить. Пламя вокруг ревело, земля чернела, превращаясь в пропечённые окатыши, а там, где твердь земли стала чадящими провалами, поднималось на свет дивное существо. Оно полыхало таким светом, какой, должно быть, видел только сам Ярило, его лапы с длинными крюкообразными когтями прожигали землю одним касанием, тулово вздымалось, как грубо отёсанный валун, из спины текла магма, а голову, очертаниями, как у льва рыкающего, венчали витые острые рога. Почти всю морду занимали шесть узких прорезей для глаз, источавших свет и волны жара, а пасть почти не закрывалась — настолько большие в ней находились клыки, достававшие до подбородка.
— Видно, не миновать нам боя, — изрёк Нелюб, доставая меч.
Ответом ему послужил тоскливый вой…
Глава 12. В сгущающемся мраке
События на острове заставили Всеволода забыть про странный камень, переживший с ним изгнание из Зазнобограда, сплав по реке и день на острове в компании странного отшельника. Всё это время находка лежала в кармане и иногда давала о себе знать покалыванием в ноге — там, где находился карман с находкой. Каждый раз, когда это происходило, парень чувствовал нарастающее раздражение и злобу. Если сперва их удавалось притупить, отвлекаясь на какие-либо другие, более приятные мысли, то с каждым новым приступом злобы приходить в себя становилось всё труднее. Рыжий изо всех сил старался не показывать Михаилу и окружающим, что с ним что-то происходит, но недавно после одного из приступов, он обнаружил, что находится совсем не там, где его сознание начало затуманиваться. Сперва Всеволод приходил в себя в сотне шагов, затем в тысяче, но и это было не самым страшным — он не просто ходил, не помня того, как потерял связь с реальностью; парень ещё и творил страшные вещи. Один раз он обнаружил, что ладони вымазаны в крови. Отмываясь от неё, Всеволод понял, что кровь — его собственная, а ладони пересекают две раны. Чем он так изранился, сперва было непонятно. Замотав руки куском материи, Всеволод в тот день воссоединился с друзьями. Руки он предусмотрительно прятал в карманы — лишь бы избежать расспросов.