Не было на древней земле такой силы, чтобы соха одолеть, в страхе он держал её обитателей. Три луны носился он по траве, а на их исходе решил сох дуб могучий повалить. Разбежался он, нагнул голову сохатую, да как ударит! Вошли рога в дуб, да там и остались.
Тогда проросли рога внутрь дуба, напитались живительной силой, а затем упали на снег, сохом оставленный. Явился из них старец. Огляделся он по сторонам, понял, какие бесчинства сох творит, да и решил его усмирить. Много дней и ночей выслеживал старец бестию, выкопал он яму посреди земли, заслонил её травой, сам схоронился за деревьями и стал ждать. И вот, увидал сох чёрный, что перед ним травяное раздолье, и снега не видать, да решил травы досыта наесться.
А старец не дремал, он из собственной бороды крепкий аркан плёл. Изготовил его, глядит — а зверь лютый уж всю траву с ямы пожрал, копытами вниз соскальзывает и ревёт, как северный ветер.
Выскочил тогда старец из-за дерева, схватил аркан крепкий, набросил на шею соха чёрного, а сам на спину запрыгнул.
— Ты, — молвил он, — я погляжу, зверь могучий, силы немерено, да вот только негоже землю бередить да траву студёным ветром гнуть! Лучше служи мне верой да правдою, будь мне скакуном могучим!
И склонил сох голову, напрягся и вылез из ямы. Побрели они прочь со старцем, а изо рва того появились первые звери да птицы, землёй порождённые. Заселили они всё, что могли, да так много их стало, что застонала земля, поднялись ветра свирепые, заполыхали огни дикие, народились из них змеи огненные, гады ползучие, да чудища лесные. Стали они бороться, дабы узнать, кому из них землёй править, да только не вышло ничего — гады в землю закапывались, в огонь уходили, птицы в небеса улетали, а от звериной сечи земля содрогалась так, что раскололась на много островов. Из самого большого острова родились рыбы-киты, а на те, что мельче, пришёл страшный мор. Остовы павших в бою зверей гнили, источали смород, всё живое губивший. Налетел тогда буран, завертелся, поднял смород, да надул его в шкуру люта. Напиталась шкура мраком да холодом, и стали по земле бродить стаи волчьи. Поели они остовы павших, и прошёл мор, словно бы его и не было.
Однако, до лада на земле дело не дошло. Первый на земле лют обернулся волколаком. Схватил волколак глыбу острую, примотал травами луговыми к дубине, и нарубил себе сани быстроходные. Запряг в них волков, что не смогли стать снеждью, и отправился по земле искать себе владения.
Шли годы. Поспорили тогда старец, волколак и девицы, кому из них верховодить среди лесов, гор и морей.
— Я, — промолвил старец, — соха усмирил, из моей ямы все звери вышли!
— А я первой на земле была, от меня трава родилась, — поспорила Горящая, — стало быть, мне быть главной!
— А мы твою траву по земле разнесли, без нас быть бы ей камнем бесплодным! — взбеленились девицы-плясовницы.
— А я, — проревел волколак, — нашу землю от мора спас, без меня не было бы уже ничего сущего! Кому, как не мне быть средь нас главным?
Сказал так, топнул оземь. Поднялся вихрь снежный, заслонил собою солнце. Погрузилась земля, льдом скованная, во мрак кромешный.
В ответ на это испустила Горящая пламя необузданное, обратилось оно Жар-птицею, да и растопило лёд. Разлились тогда озёра безбрежные, а по берегам запылали костры чадящие. Взвился дым от них до самого неба, стал зеленее травы, и вдруг послышался из него голос громоподобный:
— Дабы прекратить споры пламенные, да уберечь землю от гибели, дарую я каждому из вас по три луны для царствования. Тебе, волколак, быть отныне наречённым Волчарником, да править среди снега и мглы, раз ты бурю снежную поднял. Правь же снеждью. Тебе, дева Горящая, править опосля, над теплом весенним, да травы из земли, солнцем разморенной, поднимать. Вам, плясовницы, оставляю лето красное, полное ягод душистых, за то, что разнесли вы жизнь по всей земле, наказываю вам повелевать родом звериным. Тебе, старец, дикого соха укротивший, зваться отныне Можаем, и править осенней стужей, дождём, ветром и первым снегом. А уж когда наступит зима, тут уж всё заново начнётся! В знак лада меж вами, оставляю я Алатырь-камень, и у того, кто уговор нарушит, да править дольше положенного осмелится, заберёт камень силу!
— Вроде, ничего не забыл? — поинтересовался Мокей.