Приближение ещё двоих Михаил заметил уже только тогда, когда они подошли почти вплотную. Огромный волк одним лишь видом едва не заставил учёного броситься наутёк — кто знает, может, это змеевы чары создали врагам помощника?
Лишь вовремя сделанный властный жест в виде спокойного медленного кивка от Нелюба успокоил испугавшегося было мужчину.
— Не пугайся люта моего — славный зверь это. Много он со мной повидал, много битв славных выдержал, да только вот, со змеем одним у нас счёты старые. Сманил он меня кривдой своей на далёкий остров, где, ежели не товарищ мой, сгинул бы я давно. Так и забрал его с собой. А горыныч, что перед тобой — это тот, кто из змейки маленькой зловредной вырос. С ним я пришёл помочь тебе расправиться. Общий у нас недруг, да непростой — победить его можно только особым мечом, в коем сила хранителей заключена, да таким, чтобы змеевиком-камнем да аметистом блестел. Один камень тело развеет, а другой — дух чуждый, словно наваждение изгонит, вот и настанет тогда конец Змоковым козням!
«Да чтобы меня какой-то пришлец со старым, поди уж беззубым волком победить пытался? Не бывать этому никогда!» — прозвучал в головах у Михаила и Нелюба насмешливый голос, — с горынычем-то и с обычным тягаться нелегко, а уж с заговорённым — и подавно! Он огнём как дунет — ни один меч не спасёт! А брони, что для боя полагается, мы во все шесть глаз не видим!
Тут раскрыл лют пасть и давай Михаила обдувать — стал там, куда дыхание коснулось, нарастать лёд, да непростой — крепкий, и почти не холодный — словно камень это горный. Блестит броня новёхонькая, переливается, змеевы глаза слепит. Приноровился Михаил меч поднимать с новой силой, словно бы и не было усталости вовсе. Глаза голов на эфесе, те, что из аметиста, поочерёдно вспыхивали, равно как и лезвие. Теперь, когда от ударов с него слетела налипшая земля, стало видно, что лезвие полностью покрыто светящимися узорами и письменами на языке, какой разобрать в спокойной обстановке сложно, а в бою и подавно!
Одержимый Змок тоже увидел, какой на самом деле меч у Михаила. Где-то в глубине захваченного чужой силой подсознания зашевелился первобытный страх, знакомый каждому зверю, видевшему огонь, вожака чужой стаи или разгул смертоносной стихии.
Дух Строжича быстро подавил начинавшие прорастать ростки сомнения в головах Царя Змей. В конце концов, самому новоявленному горынычу не было дела до того, что на далёких островах могут оставаться разрозненные кучки людей — главное, что змеи будут ползать и властвовать везде, где им захочется. Именно для этого попавший впросак горыныч послушался губительного голоса, сулившего ему власть и силу.
Тело на какой-то миг замерло, словно Царь Змей пытался заполучить контроль над ним обратно, но дух колдуна ринулся в бой, с силой исторгнув из всех пастей маленькие огненные шары. Поймав их в когтистые лапы, Царь Змей соединил шары в один исполинский и с силой кинул об землю. Обжигающий ревущий вал накрыл Михаила с головой…
Ослепительная полыхающая пелена перед глазами никак не хотела исчезать. Как бы ни пытался Крестоплавский очнуться от палящего кошмара, у него не только не получалось, но и становилось хуже. из-за стены пламени послышался голос, на тело полилось что-то холодное.
— Сильного ты выбрал себе противника, боюсь, здесь тебе одному не сдюжить!
Силуэт Нелюба, очерченный искрящимся золотым ореолом, возвышался в поле зрения поверженного огнём учёного. Опершись на посох, старец протянул руку, помогая подняться. Михаил не мог сказать, было ли это взаправду, или же простым трюком воображения.
— Я напитаю тебя энергией, которую мой зверь взял от камня Волчарника, хранителя зимы! Горынычи, они, как и змеи, не любят холода, даром, что огонь извергать могут!
И, наконец, огненная завеса прорвалась с рёвом. Крестоплавский в покорёженных доспехах из бугрящегося, оплавленного льда, с трудом поднялся. Нелюб кинул ему меч, голова Волчарника у основания лезвия чуть выдвинулась вперёд, а из-под неё словно бы мороз да лёд сочится. Взмахнул Михаил мечом, да и снёс Змоку правую голову. Оставшиеся две взревели от боли и удивления, что человек, которого смело с ног огненной волной, не только не умер, но и нашёл в себе силы встать и отсечь голову. Чешуя на краях дыры пришла в движение, сверкнула и стала сходиться. Когда рана полностью затянулась, под кожей стало что-то надуваться, словно зловещий воздушный шар. Нарост рос, видоизменялся, а затем обзавёлся пастью и глазами. Отрубленная голова отросла снова.