Я хотел было возмутиться, но товарищ Мотауллин меня опередил.
- И вот, смотрите, что мы нашли с обратной стороны изголовья Вашей кровати.
Прямо передо мной, на рабочем столе, очутилась карточка, то ли деревянная, то ли из плотного картона - рассмотреть было сложно по причине того, что сам найденный предмет оказался заключен в физический стазис-кристалл. Неприятный, как бы смазанный символ, выведенный грязно-сиреневой краской, изображал многолучевую звезду: символ мне неизвестный, но категорически неприятный, и даже, наверное, какой-то мерзкий.
- Вам ведь снились в последнее время кошмары, верно?
Дальнейшая беседа продлилась недолго. Старшему лейтенанту государственной безопасности кто-то позвонил на элофон – неизвестной мне, кстати, модели, непохожей ни на один аппарат стандартной советской линейки. Полицейский выслушал собеседника, все более мрачнея лицом, завершил разговор, и, обращаясь уже ко мне, снова извинился: ему надо было срочно оказаться в другом месте.
Договорились, впрочем, о продолжении беседы, сегодня вечером или на следующий день.
Уже выходя, почти выбегая из моего офиса, полицейский вдруг остановился и вновь обратился ко мне.
- Профессор, простите еще раз... Что за предмет прямо сейчас лежит в кармане Вашего пиджака? - спросил меня старший лейтенант Мотауллин, и тут же уточнил: - Во внутреннем кармане слева?
В обозначенном кармане оказался только сложенный вчетверо лист бумаги. Тот самый лист, на котором товарищ Хьюстон чуть раньше записал зубодробительное название нужного ему лекарства.
Глава 27. Те же и академик
Демонстрационный экран разместили в рекреации у самого входа в столовую (или, иначе, у выхода из нее же). Сделали это очень быстро, и никто толком не понял, зачем именно: до того в приличных для вспомогательного помещения размеров комнате размещались удобные диванчики (для двоих), не менее удобные кресла (для одного) и карликовые пальмы в кадках (для всеобщего созерцания и эмоционального улучшения процесса пищеварения).
В общем, разместили и разместили – буквально на следующий день после тревожного моего разговора с товарищем старшим лейтенантом государственной безопасности.
Еще день спустя, прямо с утра, буквально во время завтрака, стенд осветился призывной надписью. Надпись зримо угрожала визитом на Проект его, Проекта, отца-основателя: историка, археолога, профессора кафедры археологии Тамбовского университета и даже члена Академии Наук СССР товарища Бабаева.
Сотрудники даже как-то подтянулись, и так, подтянутые, ходили потом несколько дней – пока Самый Главный, наконец, не приехал.
Тот же самый экран теперь сообщал, что сегодня, в субботу, в большом лектории состоится (именно так: не пройдет, а именно что состоится) научно популярная лекция на интересную тему «что мы все тут все забыли». Конечно, настоящее название лекции звучало как-то иначе, немного более длинно и значительно более официально, но общий смысл сводился к фразе в кавычках.
Была указана явка «по желанию», но коллеги всех уровней и родов деятельности, посоветовавшись, решили явиться в полном составе – кроме тех, несомненно, счастливых товарищей, коим повезло в это время дежурить. Мало кому уже были известны истинные черты характера академика Бабаева, слухи же утверждали разное: нарваться на последствия, например, мстительности, связанной с мнимым неуважением, не решился никто, даже некий уважаемый иностранный профессор.
Кстати, о профессоре: я собирался идти вовсе не потому, что чего-то там боялся или не хотел обратить на себя начальственный гнев. Мне действительно было интересно, хотя суть Проекта я, конечно, представлял, и не в общих чертах, а довольно подробно.
То же самое заявляли все окружающие: кого ни спроси, нарвешься на часовой рассказ о сути Проекта и природе вещей, мол, все знаю и готов рассказать, но на лекцию академика шли тоже все. Благо, большой конференц-зал мог вместить всех сотрудников Проекта, включая административные, охранные и даже санитарно-технические службы, не менее трех раз.
Товарища Бабаева ждали прямо сейчас: конкретно, в семнадцать часов вечера, и он не замедлил явиться, причем минута в минуту.