- Знаменитые мезолитические петроглифы острова Рыбачий, - академик перешел к истории нахождения этого, видимо, последнего в мире, подземного мегапага, - найденные в середине двадцатого века, тогда же, по непонятной причине заброшенные, и вновь, уже на современной научной базе, открытые экспедицией Семенова и Власова в две тысячи двадцать третьем, почти ровно десять лет назад...
Эту историю я знал не целиком, и потому весь обратился в слух, о чем немедленно пожалел. Произвольно подскочившая акустическая чувствительность немедленно наделила меня крайне важной, но не очень своевременной информацией о том, кто и что ест, с кем и о чем шутит и просто переговаривается, рефлекторно постукивает чем-то твердым по подлокотнику кресла, сопит, кряхтит и даже похрапывает. Голос уважаемого лектора в этой какофонии терялся совершенно, поэтому слух был приглушен обратно, а уши развернуты строго в сторону кафедры.
- ...таких, как аферист от псевдоистории, самопровозглашенный кандидат исторических наук Носопенкин, скрывшийся от советского правосудия сразу после скандала по делу «Большого - Маленького», - академик Бабаев перешел к любимой части любого научного доклада – развенчанию и низвержению оппонентов.
Нельзя было сказать, что лжеученый, псевдодворянин и исполнитель комических куплетов Носопенкин мог хоть как-то встать вровень с таким титаном советской науки, как наш лектор, но чем-то тот, другой, видно успел прилично насолить то ли самому академику, то ли научной общественности в целом: светлый образ афериста полоскали многие, часто и со знанием дела.
- ...никакого, конечно, отношения не имеет к средневековым легендам о святом Граале: подобие чаши в археотехническом реакторе можно опознать с большим трудом, и только после того, как Вам прямо скажут, на что этот реактор, возможно, похож. - Академик закончил с сиюминутным, и вновь обратился к вечному.
Левое ухо мое дернулось: с шумом захлопнулась одна из дверей. Кто-то из опоздавших не догадался ее придержать, мощная пружина же, заменяющая, почему-то, доводчик, отработала во всю мощь, громко припечатав дверное полотно к косяку. Впрочем, поворачиваться к источнику шума я не стал.
- ...насколько правомерно называть творение дочеловеческого разума – примерная датировка создания – около трех миллионов лет назад - словом «артефакт», но это он и есть: как я уже упоминал выше, скрытая внутри ледяной глыбы «чаша» уверенно опознается как древний эфирный реактор, скорее всего – термоядерный.
Зал зашумел. Тема токамаков – термоядерных реакторов – была на слуху не первый десяток лет, и только относительно недавно – лет пять назад – ученым из советского, кстати, Института Энергетики, расположенного где-то в центральной части Старой России, удалось вывести на расчетную мощность токамак, причем расположенный не в открытом космосе, а прямо на поверхности спутника Земли, где-то в Море Спокойствия. Признавать тот факт, что древние предки людей (или не связанные с людьми предыдущие жители планеты) достигли подобных научно-технических высот еще до появления на планете первых полноценных хомо, разумеется, никому не хотелось.
Академик пережидал шум, гул и выкрики с мест, молча, с некоторым добрым прищуром оглядывая зал: я вдруг понял, что эпизод с реактором подпущен им сознательно, и поразился невероятному уровню контроля аудитории, только что проявленному товарищем Бабаевым.
Зал, тем временем, успокоился. Академик, прервав нарочитую паузу, вовсю продолжал.
- ...теоретически обоснованное и практически подтвержденное товарищами физиками истечение структурированного эфира, - я был готов поклясться, что академик при этом не просто кивнул в зал, а направил кивок конкретно в мою сторону, и это было очень приятно: тем более, что истечение эфира действительно обнаружил конкретно некий исландский гляциолог. - Имеет линейно-ступенчатый характер, строго по товарищу Хевисайду, и время от времени прерывается положительными экстремумами, уже по товарищу Дираку. Именно с ними допущенные к теме метеорологи связали аномально низкие температуры зим две тысячи шестого и две тысячи двадцать четвертого годов.
Зал, ради разнообразия, притих: зиму двадцать четвертого, в январе которого морозы даже в относительно теплой Европе доходили до минус пятидесяти по шкале Цельсия и впервые за всю письменную историю полностью замерзло Ирландское море, помнили многие. Что в тот год происходило в евроазиатской, отличающейся резко континентальным климатом, части Советского Союза, не хотелось даже представлять, но, скорее всего, ничего хорошего.