Сразу же после разговора с Луи Малле неутомимый адмирал садится за послание к шефу своего собеседника лорду Ленсдауну. Это письмо заслуживает того, чтобы привести из него пространную цитату: "Совершенно ясно, что немцы захотят порт на побережье Марокко, и вне всякого сомнения такой порт в их распоряжении представит смертельную угрозу для нас с военно-морской точки зрения и должен быть немедленно использован как повод к войне, если мы не получим Танжера… Кажется это золотая возможность начать войну против немцев в союзе с французами, и я искренне надеюсь, что Вы сможете довести до этого… Вся моя надежда, что Вы пошлете телеграмму в Париж о том, что британский и французский флоты отныне одно целое. Через сутки мы могли бы овладеть германским флотом, Кильским каналом и Шлезвиг-Гольштейном"[405].
Получив воинственное послание первого морского лорда, не на шутку перепуганный Ленсдаун отбил телеграмму премьеру Бальфуру: "Германия будет оказывать давление на Францию, чтобы получить порт на побережье Марокко. Адмиралтейство считает такой исход фатальным. Могу ли я дать совет французскому правительству не уступать до тех пор, пока мы не используем все средства на переговорах, чтобы избежать выполнения этого требования?"[406].
Заручившись одобрением Бальфура, Ленсдаун проинструктировал Берти обещать французскому правительству "любую поддержку с нашей стороны" в противостоянии германскому давлению. Такое обещание фактически связывало правительство Бальфура обязательством ввязаться в войну на континенте в случае нападения Германии на Францию. По-видимому, члены кабинета имели самое смутное представление о последствиях такого шага для Великобритании. Поддержка континентального союзника для англичан традиционно означала корабли и деньги. Однако в начале XX столетия европейский баланс сил был уже совсем иным. Вильгельм II справедливо заметил, что "никакой флот не сможет защитить Париж". Французский премьер, в свою очередь, сожалел, что "Королевский флот не может передвигаться на колесах". Для Ленсдауна обещать поддержку было гораздо легче, чем для Великобритании действительно оказать таковую в случае начала войны в Европе. И это в условиях, когда главный континентальный союзник Франции — Россия — был по рукам и ногам связан войной на Дальнем Востоке и терпел от японцев одно поражение за другим.
Фишера, чья ложь относительно военной ценности теоретической германской базы в Марокко заставила правительство совершать столь опрометчивые шаги, нисколько не беспокоило то обстоятельство, что Британский флот едва ли сможет оказать действенную помощь Франции. Ради сокрушения германской морской мощи адмирал вполне был готов воевать с кайзеровским рейхом до последнего француза.
Согласно взглядам Фишера, единственной целью Англии могло быть только уничтожение германского военного флота и торгового судоходства таким образом, чтобы их уже невозможно было восстановить. Кто станет новым соперником Великобритании на морях, уже будет зависеть от того, чем закончится борьба на континенте. Поскольку действенную поддержку Франции англичане могли оказать только на море, то Фишер не видел никаких противоречий между авансами Ленсдауна и устранением Англии от борьбы на суше.
После первой мировой войны многие авторы жестоко критиковали британское руководство за то, что оно избрало "континентальную стратегию" в войне с Германией и отдало ей предпочтение перед традиционной "морской стратегией". Им казалось, что прав был Фишер, отстаивавший ведение военных действий силами флота и отчасти при помощи десантных операций. Для них критерием ошибочности выступал тот факт, что Великобритания, несмотря на свое островное положение, понесла громадные потери из-за активного участия ее армий в военных действиях на Западном фронте. В войнах против Испании, Голландии и Франции англичане полагались главным образом на свою морскую мощь, высаживая десанты в неожиданных для неприятеля местах, где они, несмотря на сравнительную малочисленность, добивались значительных успехов. Накануне первой мировой войны Англия, по мнению этих критиков, повернулась спиной к своему славному прошлому. Она преступно растрачивала свои драгоценные людские ресурсы, бросив их в бескрайние болота грязи и крови позиционной войны, в безнадежную битву с полчищами континентальных конскриптов.
Но вернемся к событиям 1905 г. Марокканский кризис и перспективы военного сотрудничества с Францией вселили большой энтузиазм в представителей армейского руководства. После англо-бурской войны авторитет английской армии упал очень низко, и она часто подвергалась резкой критике и нападкам. Теперь армия вновь становилась нужна. Под предлогом помощи союзникам и подготовки к участию в войне на континенте можно было нажить политический капитал и главное — получить дополнительные субсидии. В это же время у военного ведомства появляется и свой реформатор, правда, в отличие от Фишера, человек гражданский — новый военный министр Ричард Холден.