Так называемый «стратегический план» с самого начала был подвергнут многими специалистами суровой, но справедливой критике. Авторитетный военно-морской теоретик Джулиан Корбетт очень негативно отозвался о плане Бэлларда, отметив, правда, что в нем в целом правильно изложены принципы использования различных классов боевых кораблей, в том числе получила отражение теория промежуточного класса военных судов — линейного крейсера 24. Пожалуй, самую убийственную характеристику стратегических разработок Фишера дал Герберт Ричмонд: «Планы Адмиралтейства, в моем понимании, являются самой неконкретной, и непрофессиональной поделкой, какую я когда-либо видел. Я не могу понять, как они обсуждались и какие идеи положены в их основу. Самая характерная черта — ослабление сил из-за рассредоточения их по всей Линии. Главная идея отсутствует вообще, за исключением той, что вражеский флот надо принудить к сражению, что и является главной целью… Фишер, непревзойденный в своем презрении к истории и недоверии к людям, не ищет и не принимает советов» 25.
По мнению Фишера, стратегический план и не нуждался в особой конкретизации. Все дополнения и конкретные детали, станут ясны только по ходу дела, когда война уже начнется. В таком виде стратегическое морское планирование просуществовало вплоть до того момента, пока «гром не разразился», А расплачиваться за все просчеты пришлось другу и единомышленнику Фишера Реджинальду Маккенне.
В феврале 1911 г. Фишер отправился отдыхать на континент. В это время разразился Агадирский кризис. Ллойд Джордж произнес свою знаменитую речь в Мэншн-хаузе, которая, по существу, хотя и не являлась обязательством поддержать Францию против Германии, но содержала предостережение, что Англию нельзя обойти ни при каком новом разделе Марокко 26. Публичные речи — опасное дипломатическое оружие: они поражают кого-то, но обычно не того, кого нужно. Речь Ллойд Джорджа была прочитана не только государственными деятелями, но и немецкой и французской публикой. И в обеих странах она сделала компромисс недостижимым, Кидерлену пришлось повысить свои требования и всерьез заговорить о войне; Кайо был вынужден отказаться от мысли о подготавливаемом им соглашении.
Однако первый морской лорд сэр Артур Уилсон был совершенно убежден, что война не начнется, и на выходные дни отбыл на охоту. Когда напряженность между союзниками и Германией достигла апогея, и Уилсона хватились, на месте его не оказалось. Более того, никто в Адмиралтействе не мог сказать ничего вразумительного относительно плана действий флота на случай войны. Стратегический план находился там, где, как полагал Фишер, он и должен был быть — в голове у Уилсона.
Уилсон был принципиальным противником всяких планов, в особенности он стремился вести независимую линию от военного министерства, и ему это удавалось даже в большей степени, чем Фишеру. Но больше всего адмирал не желал участия флота в перевозках войск на континент и потому был противником широкого участия Англии в сухопутных операциях. Да и сам Фишер еще до Агадирского кризиса неоднократно предупреждал Маккенну, чтобы тот ни в коем случае на такой план не соглашался 27.
Позиция двух адмиралов, скорее всего, и определила поведение Маккенны на заседании Комитета имперской обороны во время Агадирского кризиса. Морской министр без обиняков заявил, что флот не сможет участвовать в переброске экспедиционного корпуса на континент, поскольку все транспорты будут мобилизованы в качестве вспомогательных военных судов28. Маккенна возражал даже против отправки во Францию регулярной армии, состоявшей всего из 6 дивизий! Особенно неблагоприятное впечатление на остальных членов Комитета имперской обороны произвел Артур Уилсон. Он полагал, что достаточно будет ограничиться захватом островов у германского побережья и тесной блокадой германских портов. Регулярные дивизии, по его мнению, должны быть задействованы в захвате Гельголанда. Это предложение было расценено, как безумное и с негодованием отвергнуто.
После описанного заседания Холден потребовал незамедлительных перемен в Адмиралтействе. К нему присоединился и Черчилль, требовавший неотложных мер по созданию генерального морского штаба. Асквит не счел возможным сразу же удалить из Адмиралтейства Уилсона, но Маккенна вынужден был подать в отставку. 25 октября 1911 г. он распрощался с военно-морским ведомством.
Главных претендентов на пост морского министра оказалось двое — Черчилль и Холден. Фишер уже давно подозревал военного министра в поползновениях возглавить военно-морское ведомство. «Наполеону Б. (Холдену) не терпится выбраться из военного министерства — говорят, хочет просочиться в Адмиралтейство…» 29. В конце сентября Холден и Черчилль отправились навестить Асквита в Арчерфилд, где каждый доказывал премьеру, что именно он должен заняться проблемами военного флота. Главный аргумент Холдена состоял в том, что он уже приобрел известный опыт, реформируя военное ведомство. Военный министр пытался также доказать, что Черчилль слишком нетерпелив и импульсивен для такого деликатного дела, к тому же адмиралы наверняка не забыли, как он боролся за сокращение военно-морского бюджета в 1908–1909 гг.30.
Проблема была не из легких. После встречи с Холденом и Черчиллем, Асквит отправился в Балморэл, где долго совещался с Георгом V и Кноллисом. Тщательно взвесив все «за и «против», от кандидатуры Холдена решили отказаться. Переход военного министра к управлению делами флота был бы, пожалуй, «актом нелогичным». Но самое главное — Холден не являлся депутатом парламента, а отсутствие морского министра в палате общин существенно ослабило бы позиции Адмиралтейства. 23 октября 1911 г. морским министром стал Уинстон Черчилль.
В стремлении молодого честолюбивого политика занять пост морского министра не последнюю роль сыграло влияние Фишера. Они впервые познакомились, по-видимому, еще в начале 1907 г., когда первый морской лорд был в апогее своей популярности. В письме к Арнольду Уайту адмирал сообщал, что «…имел двухчасовую беседу с глазу на глаз с Уинстоном Черчиллем, который готов принять мою сторону… Уинстон сказал, что испытывает большую симпатию ко мне, поскольку меня всегда рисуют большой кистью!»31. Весной того же года они встретились на курорте в Биаррице. Старый адмирал окончательно покорил Черчилля: «Мы проговорили весь день и далеко за полночь. Он рассказывал мне удивительные истории о военном флоте и о своих планах — все о дредноутах все о подводных лодках, все о новой системе подготовки морских офицеров разных специальностей, все о больших орудиях, о замечательных адмиралах, и о жалких и ничтожных, и о Нельсоне, и о библии…» 32. На курорте их повсюду видели вместе, и они никак не могли наговориться. Эдуард VII писал леди Лондондерри: «Сэр Джон Фишер и Уинстон Черчилль прибыли сюда несколько дней тому назад, и они прямо-таки неразлучны; я прозвал их «болтунами» 33. Между новыми друзьями завязалась переписка. Во время бракосочетания Черчилля 12 сентября 1908 г. Фишер послал ему подарок — дорогой и вычурно изукрашенный нож для разрезания бумаги 34.
После встречи с Черчиллем в Биаррице, Фишер полагал, что заполучил еще одного сильного сторонника из числа влиятельных политиков и всерьез рассчитывал использовать молодого Черчилля против Бересфорда. «Я ужинал вдвоем с Черчиллем 19 января 1908 г. Он неожиданно пришел в Адмиралтейство, и мы закатились в «Ритц». Я провел с ним два часа. Ему не терпится сражаться на моей стороне, и он просто кипит от возмущения Бересфордом и К0…» 35. Тогдашний морской министр лорд Туидмаут доводился Черчиллю дядей, и Фишер не замедлил сообщить ему о своем восхищении племянником: «Я думаю, он один из самых прекрасных людей, каких я когда-либо встречал, и такой умный, что говорить с ним одно удовольствие» 36. Однако вскоре первый морской лорд был сильно разочарован своим молодым другом. Размолвка произошла из-за той позиции, которую Черчилль занял по вопросу о военно-морском бюджете во время политического кризиса 1908–1909 гг. Особенно Фишера возмутило то обстоятельство, что во время острых дебатов о флоте Черчилля консультировали «люди Бересфорда» — Реджинальд Кастенс и Уильям Уайт. «Дорогой Гарвин, — писал адмирал, — вчера Уинстон Черчилль сказал Маккенне, что Кастенс и У. Уайт посоветовали ему, что четыре дредноута будет достаточно, и они снабдили его всеми аргументами, техническими и прочими! Дело в том, что они, Кастенс и Уайт, знают, что только четыре дредноута заставят меня подать в отставку» 37.