Не следовало забывать, что оборона проливов облегчалась и географическими условиями. Западный берег Дарданелл, во многих местах возвышенный, представлял отличные командные высоты для размещения артиллерии. Сам проход был узкий и извилистый: ширина пролива в среднем около 6 км, но у Чанака он всего лишь 1 км с четвертью. В узких местах нетрудно было поражать корабли торпедами с береговых аппаратов. С началом войны турки перегородили проливы мощными минными заграждениями, состоящими из 10 линий и находящимися под защитой береговых батарей. Сильное течение в проливе позволяло обороняющимся пускать навстречу английским и французским кораблям плавающие мины 46. Обороной проливов руководили опытные немецкие морские и армейские офицеры, которые использовали каждый промах союзников.
Примерно между 13 и 28 января Фишер окончательно определил свое отношение к плану захвата Дарданелл и стал принципиальным противником проведения этой операции силами одного флота. Первого морского лорда одолевали мрачные мысли. Весь огромный жизненный опыт старого моряка подсказывал, что гнать корабли на минные поля к береговым батареям чревато страшной катастрофой для флота. Ведь еще старинная нельсоновская аксиома гласила: «Моряк, который атакует форт — дурак!» Кроме того, всякий корабль, посланный к Дарданеллам, ослаблял военно-морские силы на решающем театре.
19 января он жаловался в письме к Джеллико: «А теперь кабинет принял решение взять Дарданеллы одним только флотом, используя 15 линейных кораблей и 32 других судна, и изъять 3 линейных крейсера и флотилию эсминцев — все неотложно требующееся на решающем театре дома! Есть только один выход — подать в отставку! Но Вы говорите «нет», а это будет попросту означать мою принадлежность к сторонникам того, что я полностью не одобряю. Я не согласен давать ни единого корабля, и то, что я, в соответствии с Вашим желанием остаюсь, здорово играет против меня» 47.
В очередном письме Фишер вновь настаивает, что «Дарданеллы окажут существенное влияние на наши нужды в водах метрополии». И далее он добавляет: «К Дарданелльской операции я питаю отвращение только до тех пор, пока не будут произведены кардинальные изменения, и она не превратится в военную операцию с участием 200 тыс. человек при содействии флота. Мне кажется, что Китченер теперь уже склоняется к такой же точке зрения на это дело» 48.
С помощью Хэнки Фишер излагает свои взгляды в «Меморандуме первого морского лорда о положении британского флота и его роли как «неослабного давления» от 25 января 1915 т. Текст меморандума почти полностью воспроизведен в «Мировом кризисе» Черчилля 49. Впоследствии Черчилль утверждал, что этот документ представлял собой совершенно неожиданное для всех изменение взглядов первого морского лорда 50. В меморандуме говорилось, что бомбардировка военными кораблями укрепленных побережий без взаимодействия с армейскими соединениями будет играть только на руку Германии. Перед лицом огромной мощи и отличной артиллерийской подготовки германского флота от британских военно-морских соединений требуется терпеливое сосредоточение и накопление сил. В то же время блокада Северного моря должна становиться все более непроницаемой. Повсюду в меморандуме Фишер указывает, что любая крупная операция против укрепленных побережий противника, будь то Зеербрюгге или Дарданеллы, должна проводиться в тесном взаимодействии с армейскими подразделениями.
Подготовив такой продуманный документ, столь тщательно и всесторонне обосновывающий его позиции, Фишер почему-то не обратился к нему на роковом заседании Военного Совета, когда было принято окончательное решение об атаке Дарданелл. За три дня до заседания Совета он направил копию меморандума Черчиллю, передав при этом, что больше не желает «продолжать бессмысленное сопротивление планам Военного Совета, с которыми он не может согласиться»51. Он так же просил, чтобы меморандум был отпечатан и его копии вручены всем членам Совета. В своем ответе от 26 января Черчилль подчеркивал подавляющее превосходство британского флота и обосновывал необходимость атаки Дарданелл. Ответ Черчилля был размножен и его экземпляры вручены всем членам Военного Совета. По необъяснимым причинам меморандум Фишера не был отпечатан и руководители страны не были с ним ознакомлены 52.
Асквит, например, выступал за проведение Дарданелльской операции. Однако когда Черчилль ознакомил его с меморандумом Фишера и своим ответом на него, премьер-министр к досаде и разочарованию Черчилля согласился с доводами первого морского лорда. Утром 28 января Фишер написал Асквиту записку, в которой признался, что он решил не идти на заседание Военного Совета в тот день: «Я не согласен с морским министром и не думаю, что было бы так просто заявить об этом на Совете. Его ответ на мой меморандум не снимает моих доводов. Я. повторяю, что бомбардировка Зеербрюгге и Дарданелл может быть оправдана с военно-морской точки зрения только участием армейских соединений, что компенсирует потери кораблей и незаменимых матросов и офицеров. Как чисто морские операции они не могут быть оправданы, поскольку уменьшают наше численное превосходство — кстати, не такое уж значительное, — в связи с авариями на «Конкероре» и «Монарке», в условиях использования мин и подводных лодок, гибели «Одешеса» и «Формидебла» и других предшествующих больших потерь, с дураками-адмиралами вроде Бэйли! …Мне очень не хочется расставаться с морским министром. К нему лично я чувствую большое расположение и восхищаюсь им, но не вижу никакой возможности согласовать наши идеи» 53.
Асквита уже давно беспокоил назревающий разрыв между морским министром и первым морским лордом. 20 января премьера посетил Морис Хэнки, рассказавший о своем разговоре с Фишером. По словам Хэнки, старик выглядел очень подавленным и все время жаловался, что Черчилль «забивает его арументами» 54. Фишер действительно был гениальным военным руководителем. Как многие харизматические натуры, он зачастую руководствовался предчувствиями и инстинктами, неким шестым чувством, если угодно. Это чувство подсказало старику, что он прав, но ему не хватало логики и аргументов, не хватало слов, чтобы убедительно выразить свои мысли. И здесь он, конечно, не мог тягаться с таким непобедимым парламентским оратором, как Уинстон Черчилль. Старик был беспомощен перед напористостью своего молодого и энергичного оппонента.
28 января премьер-министр вызвал Черчилля и Фишера в свой кабинет на Даунинг-стрит, 10. Встреча была назначена на 11.10 утра — ровно за двадцать минут до начала заседания Военного Сонета. Фишер кратко повторил свою точку зрения, что бомбардировка Дарданелл без взаимодействия с армией ничем не оправдана. Впоследствии Асквит так рассказал об этой встрече: «Неурядицей личного плана, которая очень беспокоила меня, была растущая отчужденность между Уинстоном и Фишером. Они оба зашли ко мне утром перед Военным Советом и принялись жаловаться друг на друга. Я постарался уладить противоречия, предложив компромисс, по которому Уинстон должен был отказаться от планов бомбардировки Зеербрюгге, а Фишеру следовало, отказаться от противодействия Дарданелльской операции. Когда на Военном Совете мы начали обсуждать последнюю, получившую горячую поддержку Китченера, Грея и А. Дж. Б. (Бальфура — Д. Л.), старый Джеки хранил упрямое и мрачное молчание. Он все время угрожал отставкой и почти ежедневно писал послания Уинстону, в которых выражал желание вернуться в Ричмонд выращивать розы» 55.
На утреннее заседание Военного Совета было вынесено несколько вопросов. Один из них был посвящен германскому крейсеру «Кенигсберг», загнанному в устье реки на африканском побережье, где английские крейсеры никак не могли до него добраться. Фишер предложил решить проблему путем буксировки к месту действий двух мониторов с малой осадкой, которые могли бы, поднявшись вверх по реке, обстрелять немецкий корабль.