У Донати и их сторонников было больше причин для всяческих опасений, ибо они были слабее, и вот, чтобы поправить их дело, мессер Корсо посоветовался с другими главарями черных и с капитанами гвельфской партии, и они решили, полагая, что это обуздает белых, просить папу прислать во Флоренцию какого-нибудь принца королевской крови, дабы он навел порядок в государстве. Противная партия донесла приорам об этой сходке и принятом на нем решении, изобразив его как заговор против народной свободы.
Так как обе враждующие партии были вооружены, Синьория, осмелевшая благодаря мудрым советам Данте, одного из тогдашних ее членов, постановила вооружить народ Флоренции, к которому присоединились в большом количестве жители контадо. Таким образом, главари враждующих партий вынуждены были сложить оружие, после чего мессер Корсо Донати и многие из черных подвергнуты были изгнанию. Чтобы засвидетельствовать свою беспристрастность, Синьория изгнала также кое-кого из белых, которые, впрочем, вскоре возвратились в город под тем или иным уважительным предлогом».
Итак, мы видим, что в борьбу вступил Данте, проявивший себя как мудрый государственный деятель. Но он предложил решение, которое нанесло серьезный урон черным. Они это, разумеется, запомнили. Через какое-то время покидать город пришлось уже белым. А затем, благодаря подключению внешних сил, обе партии добились хрупкого равновесия.
«Во Флоренции находились теперь обе партии, и обе были недовольны: черные – тем, что враги их возвратились и могли снова погубить их и отнять у них власть, белые – тем, что все же так и не имеют ни власти, ни почестей. К этим неизбежным поводам для раздражения и подозрений добавились еще новые обиды. Мессер Никколо Черки отправился с толпой друзей в свои загородные имения, и у Понте ад Аффрико на него напал Симоне, сын мессера Корсо Донати. Схватка произошла жесточайшая и кончилась она для обеих сторон плачевно, ибо мессер Никколо был в ней убит, а Симоне в ту же ночь скончался от ран.
Это происшествие снова возбудило смятение во всем городе, но, хотя черные были в нем более виновны, правящие взяли их под защиту. Не успели еще вынести решения по этому делу, как вскрылся заговор, устроенный белыми и мессером Пьеро Ферранте, одним из баронов принца Карла, с целью снова захватить власть. Раскрыт он был благодаря обнаружению писем от Черки к барону, хотя, правда, многие полагали, что письма-то подложные и исходят от Донати, которые рассчитывали с их помощью смыть пятно, легшее на них со смертью мессера Никколо. Тем не менее все Черки и их сторонники из партии белых, а среди них и поэт Данте, приговорены были к изгнанию, имущество их было конфисковано, а дома разрушены. Они рассеялись в разные стороны вместе со многими примкнувшими к ним гибеллинами, ища себе новых занятий и новой доли».
Причем, Данте персонально грозило, ни много ни мало, сожжение на костре в случае возвращения на родину. Его не коснулась даже «амнистия», последовавшая за смертью главаря черных:
«Смерть мессера Корсо, последовавшая в 1308 году, положила конец смуте, и во Флоренции царил мир до того дня, когда стало известно, что император Генрих вступил в Италию со всеми флорентийскими мятежниками, которым он обещал вернуть их на родину. Тут стоявшие у власти рассудили, что лучше было бы иметь меньше врагов, а для этого надо бы сократить их число. Поэтому решено было возвратить всех мятежников, за исключением тех, кому по закону персонально запрещалось возвращение. Так что в изгнании остались большая часть гибеллинов и некоторые из партии белых, а среди них Данте Алигьери, сыновья мессера Бери Черки и Джано делла Белла».
Всемирный монарх
Никак не удивительно, что Данте сделал ставку на короля Генриха, который явился в Италию, чтобы не только венчаться императорской короной в Риме, но чтобы возродить империю как некое сверхгосударство. Он был не меньше, чем поэт захвачен идеей утверждения царства справедливости. А гарантом ее он мыслил, разумеется, себя. В октябре 1310 года Генрих вступает в Италию, уверенный, что его права бесспорны, а его мечты разделяет большинство ее обитателей.
Городом, где он поначалу обосновался, стал Милан. И туда, конечно, приезжает воодушевленный Данте, готовый предоставить свое перо на службу имперской идее. Теперь его уже сложно отнести хоть в какой-то степени к гвельфам. Поэт становится идеологом гибеллинства.