Статский советник отошел обратно к шкафу, затем посмотрел на пол, и дежавю холодом пробежало по его спине. Осколки хрусталя так и валялись на персидском ковре. Только сейчас он обратил внимание на более пугающую деталь - свежие капли крови, смешанные с уже запекшимися. Неприятное подозрение закралось в его мысли. Мужчина опустился на ковер, проведя ладонью по красным пятнам - на самом деле, кровь была свежей.
«Не могла ж она!.. - пронеслось в его голове»
Кинувшись к кровати, Лагардов увидел, что белая простыня тоже запечатлела на себе жуткие следы слабости. Она могла, она сделала это. Ком подступил к горлу, не помешав Александру Леонидовичу закричать:
- Доктора, срочно доктора!
На крик тут же сбежались слуги; кто-то набрался смелости и бросился за врачом, остальные лишь продолжили с недоумением смотреть на господина, крепко сжимавшего окровавленную руку супруги. Они лишь слабо догадывались о причинах сего жуткого поступка мадам Лагардовой. Но могли ли только представить истинный предлог риска? Кто-то из слуг спросил: а когда же Анастасия Николаевна успела изрезать вены, если муж спал с ней? Этот вопрос долетел до ушей самого статского советника. Он безнадежно опустил голову на подушку возле головы супруги, стараясь сдержать эмоции, одна за другой ударяющие ножом в его сердце. С одной стороны - он искренне хотел плакать, ибо нуждался в Анастасии Николаевне, как и Алеша, в ее нежности, вере, любви и заботе, а с другой - какая-то дьявольская радость цепляла его. Ведь если ему суждено было остаться вдовцом, то на полном основании он бы смог просить руки Анны. Эта мысль примкнула к нему и не желала отпускать.
- Папа! - послышался в дверях детский голос.
Лагардов нервно обернулся. Среди слуг показался маленький Алеша, одетый еще в ночную рубаху. Ребенок стоял возле стены, крошечные ручки его были опущены, во взгляде застыл немой вопрос. Только не это, статский советник так надеялся, что мальчик не увидит произошедшего!
Алеша подбежал к отцу, обхватив его шею ручонками и прижавшись маленьким носиком к родному плечу. Мужчина, казалось, не осознавал, что происходило вокруг: с прислугой, с мальчишкой, да и с ним самим. Его беспокоило только одно - можно ли еще как-то помочь Анастасии Николаевне, есть ли хоть единственная возможность вдохнуть жизнь в ее слабое тело. Жестом приказав всем слугам выйти, Александр Леонидович позволил себе приобнять сына, погладить его по голове и прошептать:
- Все хорошо, мальчик мой... - он сам не верил в то, что говорил. - Все будет хорошо...
Наладив присмотр врача и слуг за чудом выжившей женой, Лагардов отправился на службу. Весь оставшийся день его не покидало предчувствие, что неприятности на сегодня не закончились. Он сидел за столом и привычно разбирал обращения в министерство, надеясь забыть хоть на несколько минут о семье. Вот то, что было его проклятьем все долгие шесть лет! Семья. Именно после брака он утратил прежнюю свободу, возможность каждый день встречаться с хорошенькими девицами, имея только одно намерение - совершить грех, который так осуждала церковь. Да, ему нравилось с каждым днем приближаться к бездне, все больше ощущая ее жар. После женитьбы Александр Леонидович лишился этой возможности. Будучи семьянином, он не имел никакого права развлекаться в окружении легкомысленных девиц. Но могли статский советник кого-то обвинять в этом, если сам добровольно попросил руки Анастасии Николаевны? Нет. Да и после свадьбы он не встречал никого, кто мог бы так зацепить его, как старшая дочь Усурова. До той встречи в саду не встречал...
Тут в дверь кабинета постучали. Лагардов ошеломленно подпрыгнул и внимательно взглянул на вход. Он никого не ожидал сегодня видеть, и тем более не хотел с кем-то разговаривать. Тем не менее, дверь открылась, и без стука в нее вошел коллега Александра Леонидовича, надворный советник - Сергей Семенович Гравецкий. Это был светловолосый мужчина тридцати двух лет высокого роста, достаточно осанистый, но слишком худощавый. Лицо его, ничем не привлекавшее внимание, за исключением шрама под правым глазом, выражало постоянную неуверенность то ли в своих поступках, то ли в происходящем вокруг. Внешне он ничем не отличался от остальных мужчин своего века: темно-карие бегающие глаза, короткий нос с небольшой горбинкой, сильно впалые щеки, незаметные губы и острый подбородок. Гравецкий, приблизившись к окну и постаравшись отдернуть темно-зеленые шторы, дабы впустить хоть немного солнечного света, произнес:
- У вас здесь, однако же, мрачно, друг мой!