После завершения войны с сепаратистами переведен на должность начальника строевой части Уршанского военного училища. Через год вернулся на командную должность, возглавил моторизованную бригаду. Вместе с бригадой (как специалист по ведению маневренных боевых действий) был переброшен в горный Ларнах – для усмирения так называемой СПИД-революции. Десять тысяч пациентов тюрем-лечебниц провозгласили самозванную «Республику СПИД». Местные воинские части, отправленные для прекращения кровопролития, частично были обезоружены и инфицированы, а некоторые подразделения заняли нейтральную позицию и отказались выполнять приказы командования. Почти бескровно подавив три очага «революции», Примак был неожиданно отозван в Москву. Вскоре принял активное участие в подавлении вспыхнувшего в Наристане мятежа фундаменталистов, когда по просьбе правительства республики туда были направлены российские войска. Примак возглавил десант, внесший решительный перелом в ход боевых действий. Лично участвовал в освобождении взятого в плен фундаменталистами президента Наристана.
В звании генерал-майора, в приказном порядке, внезапно отправлен на лечение и вскоре (в возрасте пятидесяти одного года) уволен со службы по состоянию здоровья. Возвращен в строй по специальному приказу Министра обороны. Есть сведения, что потребовалось личное вмешательство президента РФ. Звание генерал-лейтенанта Примак получил за участие в военной акции ООН на Индостанском субконтиненте. Русская бригада под его командованием разъединила противоборствующие стороны и, потеряв одну треть личного состава убитыми и ранеными, удерживала позиции под перекрестным огнем в течение двух с половиной недель – до подхода основных сил, блокированных в портах толпами вооруженных фанатиков. Действия Примака определили успех всей миротворческой операции. По возвращении на родину генерал-лейтенант снова отправлен на Дальний Восток – командовать мобильной дивизией.
Имеет шесть боевых орденов и три ранения. Президент РФ сказал о нем: «С появлением Примака наша демократия наконец-то научилась показывать зубы». Оппозиционная газета «Доброе утро» наградила Примака прозвищем «генерал-Могила», и с тех пор противники его иначе и не называют. Примак не стал привлекать газету к судебной ответственности.
Примак имеет репутацию неподкупного, смелого, инициативного офицера, блестящего тактика, обладающего к тому же стратегическим мышлением. Его политическое кредо выражается в одной фразе: «Я далек от политики, но есть Россия и я буду ее защищать». Женат, имеет двух дочерей.
На жизнь Примака совершено два неудачных покушения – три и шесть лет назад. В результате одного из них погиб его адъютант. Затем в заложницы была взята старшая дочь Примака. Преступники требовали выхода его в отставку. Дочь удалось освободить в результате успешной операции спецназа. С тех пор к Примаку и его семье постоянно приставлена охрана…»
Не летали тарелки летающие, не исчезали самолеты средь ясного неба, но зато каждый божий день за стеной станции выли на Луну йети.
Ничем не объяснимое пришествие в мир снежных людей происходило не только в Гималаях, но и в канадской тайге, на Памире, в Саха, Гоби и даже в Ингерманландии. Но на станции по изучению аномальных явлений в Тапледжанге (СИАЯ-6) оно приняло, пожалуй, наиболее массовый характер.
Руководил станцией престарелый «Слонопотам» – барселонский профессор Игнасио Лукас, загорелый, совершенно седой, часто улыбающийся адепт всякого рода антинаучных чудес и природных нелепостей. Фигурой он напоминал отставного, но все же сохранившего форму десантника. В свои шестьдесят три еще мог подняться без кислородной маски на трехтысячник и поднять штангу своего веса.
Петер фон Рег, специалист по контактам с иными цивилизациями, носил почетное звание «придурок первого ранга» и пользовался на станции заслуженным почетом и уважением. Однако за временным неимением этих самых контактов он вынужден был помогать доселе незадачливым охотникам за гоминидами. Сейчас только клинический идиот может пожаловаться на отсутствие материала для исследований.
Кроме всего прочего, йети отныне кормились в станционной столовой. Впрочем, не совсем так. Официального разрешения пользоваться ею они до сих пор не получили, но тем не менее почти ежедневно умудрялись, прогнав повара, сожрать все имеющиеся на кухне фрукты, а затем переходили к супам, гарнирам и пудингам. После пяти или шести таких налетов станционный повар слег с нервным расстройством, и работники СИАЯ-6 в результате вынуждены были довольствоваться одними лишь консервами, что резко ослабило их научный пыл. Одновременно на станции сильно выросло потребление спиртного, снотворного и прочих успокаивающих средств. Истерики у женской части коллектива теперь случались чуть ли не ежечасно, и дон Лукас в конце концов решил от греха подальше отправить всю партию «слабых духом» во внеочередной отпуск – в долину.
(Йети, как известно, обладают самым совершенным психологическим оружием на Земле. Это единственно и позволило им дожить до двадцать первого века, несмотря на все ухищрения и техногенную экспансию хомо сапиенс.)
Петер фон Рег теперь целыми днями караулил снежных людей на дальних подступах к станции, пытаясь сообщить об их приближении начальнику группы Рудольфу Зиновьеву. Его карманная рация всегда была включена и висела на груди, правда, до сих пор Петер так ни разу и не вышел победителем из поединков с проклятыми йети. Их пси-удар всегда был внезапен и неотразим. Всякий раз позабыв от ужаса все на свете, ксенопсихолог бросался бежать сломя голову через кусты и овраги. А использовать какой-нибудь сенсорный датчик, способный уловить специфический запах или психополе йети и передать сигнал на станцию, было невозможно из-за отсутствия у СИАЯ-6 денег.
Зиновьев, подобно всем прочим специалистам по снежным людям, сформулировал и огласил свою собственную версию пришествия йети. И вот что содержала его так называемая коммуникативная теория:
«Как природные экстрасенсы, йети первыми на Земле почувствовали наступление эпохи враждебных перемен. Скорей всего, человечеству следует ожидать нового взрыва мутагенеза. Нынешний кризис в развитии планеты может сравниться по размаху лишь с периодом вымирания трилобитов или динозавров.
Гоминидов сначала охватило беспокойство, потом тревога и, наконец, безотчетный страх, который оказался сильнее их первородного страха перед человеком, до сих пор обеспечивающего им выживание в жесточайшей конкуренции разумных видов. И йети стали спускаться с гор, выходить из пустынь и тайги. Зачем? От невозможности больше оставаться в одиночестве, от неосознанной потребности поделиться своими ощущениями, страхами, найти поддержку… Благодаря полной психо-биологической несовместимости йети и человека и автоматическому срабатыванию рефлекса «отталкивания», этот долгожданный и столь желанный контакт в принципе не может произойти, но тяга к нему пока что остается».
У самого же Петера определенное мнение на этот счет еще не сложилось. Конечно, он не мог отрицать, что в мире происходит что-то неладное, но в стремление снежного человека поплакаться ему в жилетку не верил категорически.
Отношения фон Рега с Зиновьевым складывались непросто. Рудольф ревниво охранял свои «охотничьи угодья» от дилетантов, считая любимую науку дисциплиной точной, вотчиной профессионалов, и потому держал Петера за мальчика на побегушках. А фон Рег, в свою очередь, был уверен, что гоминидами может заниматься любой интеллектуал, мало-мальски знакомый с биологией, зоопсихологией и способный не растеряться в экстремальной ситуации. Сам же он не без оснований считался в кругах «аномальщиков» одним из основателей новой науки – ксенопсихологии. А разве нельзя применить ее методы в этом случае? Ну чем йети не пришельцы?..
Аргументы Петера Зиновьев демонстративно пропускал мимо ушей и предлагал выбирать: вовсе остаться без работы или безоговорочно выполнять его приказы. Перспектива многомесячного безделья или бесславного возвращения в Европу отнюдь не радовала фон Рега, и он был вынужден смирить гордыню.