Закончив, она быстро переоделась в просторное белое платье, совершенно лишенное каких-либо изысков, и быстро направилась обратно к Ару. У его палаты стоял, о чем-то тихо переговариваясь с одним из старших учеников, Гастон, глядя на больного через приоткрытую дверь.
— Что-то не так? — со страхом в глазах спросила девушка, подбегая к ним.
— Ах, госпожа. Не буду лукавить, с ним что-то не совсем в порядке.
— В каком смысле?
— Пройдемте, — он махнул рукой, приглашая Хариту войти, и сам прошел к кровати Ара. — Взгляните, пожалуйста. Это швы, которые мне пришлось сделать, чтобы закрыть рану. Будь он здоров, она бы, возможно, уже сама затянулась, зная их метаболизм. Но у него как будто бы напрочь отказал механизм заживления повреждений. Даже кровь едва-едва сворачивается, и это при том, что мы залили в него литры донорской крови.
— Что это значит? С ним все будет хорошо? — Харита медленно села на пол, ее пальцы взялись за ладонь кардийца.
— Я не могу сказать наверняка, — уперев руки в бока, честно ответил Гастон. — Мне мало доводилось работать с кардийцами, я не уверен что именно ему мешает. Могу только предположить, что он просто слишком стар.
— Да как же..?
— Кардийцы быстро растут и так же быстро угасают. Их срок гораздо короче человеческого, — развел руками доктор. — Справочники моих учителей говорят, что они достигают старости к двадцати-тридцати годам, в зависимости от родословной.
— То есть… Ему не больше скольки, лет двадцати пяти? — ахнула Харита, сжав холодную ладонь в руке. Шепотом, про себя она добавила: — Да он же младше меня…
— Ну, тут уж простите, госпожа — колец у них нет, года не посчитаем, — улыбнулся Гастон. — В этом случае все, что мы можем, это надеяться на лучший исход.
Девушка, поджав губы, едва сдерживалась чтобы снова не заплакать. Вообще-то она не была из плаксивых, и сентиментальность не была ей присуща, но за этого конкретного идиота она боялась до дрожи в груди. Она окинула взглядом спокойное, покрытое морщинами лицо, которое словно за ночь высохло еще сильнее, стало старше на добрый десяток лет в человеческих годах.
— Сделайте все возможное. Я прошу вас. — тихо взмолилась Харита.
— Конечно, госпожа. — поклонился Гастон и вышел прочь.
***
Быстро взмахивая крыльями, маленькая, черная летучая мышь неслась к суше, преодолев почти половину ахея. К лапке ее была привязана длинная нить, свернутая в несколько раз, на поверхности которой виднелись маленькие, аккуратные узелки, громоздящиеся один на другом. Отдых был там, впереди, в высоком черном зиккурате, куда стремилось добраться животное. Вот уже и ослепительно белый берег большого царства показался на горизонте.
В эту часть дворца допускались лишь самые верные, самые проверенные временем и деяниями люди. Старик настолько древний, что кожа его свисала с тела, подобно растекающемуся тесту, медленно брел вдоль колоннады наружного прохода, опираясь на длинный посох. Там, впереди, вдалеке от посторонних глаз скрывался проход, о котором не знали даже бесконечные вереницы слуг черного дворца, и старик проскользнул в зияющую черную пустоту. Еще немного, и он оказался в маленькой, покрытой белым пометом башенке, под потолком которой летучие мыши свисали с широкой сетки, натянутой специально для них. Среди прочих там была и маленькая мышка, что отличалась от остальных — к ее лапке было привязано послание.
Старик осторожно забрал нить, побрел обратно, к своему повелителю. Через мириады проходов, залов и коридоров, шагая медленно в силу старости, но уверенно и непреклонно он добрался до совершенно темного, тихого зала, увешанного десятками и сотнями гобеленов знатных домов Шестилунья. Впереди, на самом конце длинного узорчатого ковра вверх уходили мраморные ступени, а дальше — тьма. Лишь огромный круглый витраж в самом конце комнаты выделялся в непроглядной темноте, и на его фоне виднелась массивная фигура огромного трона и человека, сидящего на нем.