— Родители решили за вас?
— Не-е-ет! — усмехнулась Цара и отпила вина. — Нет-нет, что ты. В молодости Карамах был таким наглым и самоуверенным, что даже его отец не мог им управлять. Ну и я была не промах, знаешь ли. И красоткой.
— Вы и сейчас красивы.
— Ну ты уж чуши не неси, подлиза, — женщина не переставала улыбаться, все так же погруженная в свои собственные мысли. За весь разговор она ни разу не взглянула на Келефа. — Тогда я была… Ух! Стройная, подтянутая. А попка, Собака, м-м-м!
— Я понял, понял, — прыснул юноша, заметно смутившись. — Но как вы с ним сошлись?
— А… Он тогда вернулся из очередного плавания, уже с ребенком на руках. Когда отбывал — мы друг другу пообещали, что сбежим, когда он вернется, вместе. А оно вот так вот получилось. Но да чего уж, было и было, со всеми случается.
— Вы ненавидите Кайру? — вкрадчиво, тихо спросил Келеф, но голос его дрогнул, вызвав подозрения у собеседницы.
— Меня подозреваешь? — горько усмехнулась она. — Нет, Келеф, я люблю ее. Как и все, что связано с Карамахом. Может, если бы он чуть больше уделял внимания мне и детям, я бы вообще ему ноги целовала. Но увы.
От слов про поцелуи у Келефа в голове возникло болезненное, резкое воспоминание о том, что он видел в городе. Возможно, он предпочел бы не видеть того, чем занимается Фрида со старшим сыном семейства.
— Спасибо вам, — тихо сказал юноша, забирая пустой бокал у Цары. — Я… Честно говоря не знал, чего ждать от этого разговора.
— Обращайся, — бросила она в ответ, махнув рукой и раскинувшись на стуле. — Ни один из сволочей в этом доме со мной все равно больше не выпьет.
Он тихо, быстро вышел из обеденного зала, сжимая бокал за тонкую ножку. В свете чуть более ярких ламп у входа в Шпиль он пригляделся, подняв его и глядя на мутное стекло на свету. Тут и там виднелись отпечатки пальцев госпожи этого дома, и пусть многие из них смешивались и перекрывали друг друга, из этого можно было бы что-нибудь придумать.
Быстро спустившись на кухню, Келеф попросил у кухарок немного крахмала. Его всегда было в избытке, окаль давала уйму крахмала при готовке, и женщины-темильки охотно отсыпали юноше белого порошка. Следом он забрал с кухни одну из глубоких суповых тарелок, покрытых эмалью, и быстро, пока никто не заметил его, вернулся в свою комнату.
Тарелку он с минуту держал над крохотным огоньком масляной лампы, чтобы та покрылась копотью, и так несколько раз, каждый раз соскребая копоть со дна, пока не набралась небольшая кучка. Наконец, он смешал крахмал и копоть и аккуратно, держа смесь на ладони, стал дуть на нее, покрывая бокал и хрустальный пропуск тонким слоем темно-серой пыли. Она прилипала к поверхности в тех местах, на которых оставались слегка жирные отпечатки пальцев людей, делая их более яркими и четкими, и теперь Келеф мог сравнить отпечатки на хрустальном знаке и на бокале, который держала Цара.
При примитивном освещении делать это было весьма непросто, но юноша постарался выставить небольшое зеркальце, что было в его покоях, так, чтобы оно сильнее отражало свет, фокусируя больше яркости на стекле. Едва дыша, он склонился над столом, сверяя одни отпечатки с другими, прикидывая где на них сходились петельки, спирали, узлы. Процесс был медленным, кропотливым и требующим усидчивости. К счастью, работа в обсерватории и долгие ночи вместе с Любой научили его не бросать начатое дело.
В конце, когда спина уже ныла и просила о пощаде, а в комнате стало нечем дышать от спертого воздуха, Келеф открыл окно, опершись на узкий подоконник. Он закурил, сжимая сигарету грязными от порошка пальцами и задумчиво глядя вдаль.
Ни один из отпечатков не совпадал с теми, что остались на бокале Цары.
***
— Ты тоже заметил, что на пальцах есть узоры? — тихо спросила Кайра, пока Келеф снимал отпечатки ее пальцев.
— Ну, не сам. Я об этом читал, — честно признался юноша, вытирая пот с шеи. — Но суть в том, что у всех эти узоры разные. Если найду, у кого они совпадают с узорами на хрустальной печати, то узнаю, кто хочет твоей смерти.
— Никто не хочет, — все так же тихо продолжала художница. — Ту девушку подослали не чтобы убить меня, а чтобы умереть.