— О пороховом оружии вскоре узнают на Эрцилле. Скорее всего, летучую мышь отправят в тот же день, и путь через вакуум у нее займет около двух недель. Еще две недели потребуется на то, чтобы еще одно послание добралось до Карды, где день и ночь рождаются и воспитываются бойцовские собаки тагаца, золотой клан кардийцев. Они погрузятся в свои капсулы, уснут, а через неделю проснутся на подлете к Темилю. Еще несколько часов уйдет на корректировку орбиты, несколько минут на жесткую посадку. Потом начнутся чистки, это еще где-то два-три часа. Через четыре часа город Остацин будет стерт, как будто его не было. Кардийцы пожмут друг другу руки, побьются лбами и улетят на Эрцилль за наградами от своего повелителя.
Келеф не отводил взгляда от ее глаз, пытаясь понять, лукавит ли женщина, сидящая перед ним. Но ни в ее словах, ни в голосе, ни в уставшем взгляде не читалось ни капли лжи. Вероятно, она даже не преувеличивала, рассказывая все это, и кардийцы, которых Келеф пока еще ни разу не встречал, действительно были настолько страшны, как она описывала.
— Но зачем? — тихо спросил юноша. — Зачем все это?
— Прогресс, по мнению тагаца, означает гибель его империи. Загоняя людей все дальше в каменный век, он сохраняет власть. Просто и элегантно.
Он молчал, обдумывая ее слова. Никому, кроме Ийро он не успел рассказать о составе пороха, о его пропорциях, и, возможно, это спасло их всех. Если слухи о подобном оружии достигнут тагаца, восседающего в черном дворце на Эрцилле, то всему дому и населению города наступит конец.
— Фрида, я… А ты здесь что забыл, собака?! — прервав его мысли, в комнату ворвался Эрман. На благородном юноше не было лица, но быстро выражение растерянности сменялось гневом. — Отвечай когда тебя спрашивают, подонок!
— Это я его позвала, — спокойно, смерив ворвавшегося в комнату парня взглядом ответила женщина. — А что? Я не могу общаться с другими мужчинами?
— Я… Это… Ублюдок… — Эрман прошипел, скрипя зубами и с ненавистью в глазах уставившись на Келефа.
Фриду подобная сцена лишь забавляла, а вот ее гость заметно нервничал. Пусть он и упражнялся с мечом, подаренным Риной, но фехтовать умел весьма посредственно и наверняка лишился бы головы, вызови его Эрман на дуэль. Поэтому, чтобы не нагнетать и дальше, он встал перед ним на одно колено, вынул меч из ножен и двумя руками протянул ему со словами:
— Прошу простить, ваша благость. Я не желаю с вами вражды, Фрида лишь позвала меня, чтобы спросить о произошедшем.
Эрман еще несколько секунд пребывал в ярости, выхватил меч у Келефа и хотел было рубануть, но холодный, насмешливый взгляд любимой женщины его остановил. Фрида без слов бросала вызов юнцу, одними глазами говорила ему, что если тот даст волю эмоциям, то проиграет. Шумно вздохнув, Сеотос с видом мастера осмотрел короткий меч, двумя руками держа его за лезвие, перекидывая с руки в руку, проверяя баланс.
— Ты не заслуживаешь этого оружия, — фыркнул он, возвращая клинок Келефу. — Убирайся с глаз моих.
Быстро убрав в халат свернутый в рулон лист бумаги, а меч в ножны, Келеф поспешил удалиться. Теперь у него были отпечатки и Эрмана, которого он подозревал, пожалуй, больше прочих, они остались на лезвии меча и теперь дело было за малым. Весь оставшийся день он провел, снимая с разных предметов отпечатки пальцев всех домочадцев, у которых он успел их взять, и сравнивая их с теми, что остались на хрустальном знаке. Один за другим, он кропотливо, тщательно сверял узоры, от которых под конец работы у него начало расплываться и рябить в глазах. Раз за разом, палец за пальцем… И ничего. Не совпадали отпечатки ни Фриды, ни Эрмана, ни даже Рины. Никто из них не давал знак убийце, и понимание этого все больше заводило юношу в тупик.
Поздним вечером, когда все в доме готовились ко сну, ворота вдруг отворились. Келеф, стоя на одном из балконов и покуривая самокрутку взглянул вниз — это была свита главы дома, Карамаха Сеотоса. Он срочно вернулся домой после того как узнал о случившемся, и далеко внизу, в порту виднелся его огромный корабль с длинными синими знаменами, украшенными символом ключа.
Оставался лишь один человек, отпечатков которого не было у Келефа. Один-единственный обитатель этого дома, которого не было в момент нападения и не было тогда, когда юноша пытался найти виновного в покушении.