— А ты один туда собрался лезть? — нахмурилась Люба. Подобная опека неприятно кольнула, пробежавшись роем холодных игл по спине. — Мы понятия не имеем что там, и у тебя, крутого парня, есть все шансы не вернуться. Что я одна буду делать? Как доберусь до людей?
— Гух с’ге… — тихо выругался воин. — След пропадет, я его уже едва вижу! Если твари поумнели, то второй раз так не получится.
— Поэтому нам и надо идти вдвоем. Или стой тут, сторожи меня, чтобы я не пошла, выбор за тобой.
Ар отчаянно зарычал. Впереди, словно черная стена, высился густой, плотный лес. Ветви деревьев туго переплетались над головой, а тонкие, кривые стволы не давали заглянуть вглубь, так тесно они росли.
— Я подам сигнал, — не дожидаясь ответа, кивнула Люба. — Ну-ка, помоги давай…
Она налегла всем телом на иссохшие ветви, стелившиеся ближе к земле. На них не оставалось ни одного листочка, а солнечный свет до них почти не доходил из-за плотного купола крон. Ар, приложив усилие, доломал толстую ветвь, и двое быстро сложили из сухой древесины крошечный костер. Здесь хватит и малого огня, главное — дым.
— Так… — девушка бросила в разгорающийся огонь смолистых, живых ветвей. В нос ударил запах удушливой гари, в небо поднялся тонкий, черный столб дыма. — Идем.
От костра же она зажгла наспех собранный факел из длинной ветки и вымазанного смолой подола платья. Огонь рассеял тьму впереди, пусть и заставлял Ара слегка поежиться от яркости в том спектре, что он мог видеть, и, держась как можно ближе друг к другу, они вошли в лес.
Оба молчали, прислушивались. Люба вздрагивала от каждого шороха, от любопытных птиц, перескакивающих с ветки на ветку. Лишь тонкие лучики света порой пробивались через темную крону, и от этого по самой земле тянулся могильный холодок, пуховым ковром расстилался густеющий туман.
Деревья не были похожи ни на что, что помнила девушка. Местный язык сам собой будто бы “вернулся” в ее память, но кроме него была лишь пустота и бесполезные воспоминания из прошлой жизни. То же и с птицами — большие, черные, с ярко-красными хвостами, они наблюдали с высоты, разлетались в стороны, когда двое проходили мимо, хлопали крыльями.
— Знай… Смотри… — раскрыв длинный клюв, одна из птиц вдруг зашептала, совсем по-человечески. — Смотри-смотри…
— Жуть какая, — начав было привыкать к темноте и звукам леса, Люба невольно схватилась рукой за рубаху Ара. — Ты же слышишь?
— Это шепчущие фальципы, — тихо, будто бы очередная птица, ответил тот. — Они не опасны.
— Иди… — шептала вслед птица, и, взмахнув черными крыльями, скрылась в чащобе.
Чем дальше они заходили в лес, тем больше он расступался перед ними, больше света становилось. Здесь старые деревья, поваленные ветрами, лежали и гнили друг на друге, покрываясь голубоватым мхом. Идти становилось все сложнее, и кардийцу то и дело приходилось подавать Любе руку, чтобы та могла залезть на очередной поваленный ствол. Особенно неудобно это было делать в местной обуви, плетеных сандалиях, которые то и дело соскальзывали с влажных, подгнивших деревьев.
— Там, — Ар вздохнул. — Я уже видел подобное.
За валежником, отделенная от света узкой полосой молодых деревьев, скрывалась ярко освещенная опушка. Здесь лес будто бы расступался перед неизвестной силой, давал дорогу чему-то, что было неподвластно чащобе. И вскоре, продравшись сквозь сухие ветви, Люба увидела то, что чувствовал своим немым лицом Ар.
Поляна, какие бывают в любом лесу, была на вид словно поражена неизлечимой болезнью. Из-под земли, как опухоль, вырывались хаотично переплетенные между собой стволы и ветви, усеянные шипами всех размеров и форм. Сплетаясь, они образовывали высокую, разбухшую и искаженную гору растительности.
Люба сделала шаг ближе. Конечно, опрометчиво было вот так выходить навстречу подобному, и Ар даже попытался ее остановить, но она лишь грубо вырвала руку из его хватки и продолжила медленно, шаг за шагом подбираться к дышащей затхлостью и древесным соком мерзости.