Трое темильцев, разделывавших рыбу, прямо там, посреди чешуи и зловонной крови пали перед юношей ниц, что-то быстро залепетали. Не раздумывая ни секунды, Женя схватил с низенького стола пару огромных рыбин, нервно сглатывая, и попятился назад, к причалу, то и дело оглядываясь через плечо. Никто не стал его останавливать.
Но не успел он понять, что случилось, как водный змей, что принес его сюда, сверкнув серебристым хвостом, нырнул в пучину. Женя успел лишь выкрикнуть что-то нечленораздельное, и, понимая, что обратного пути нет, побежал прочь, буквально прорываясь через толпу людей. Кто успевали заметить пришельца — тут же расступались, освобождая путь. Других Женя отталкивал, в основном случайно, но те тут же, подобно жаболюдам, падали ниц.
Что-то было не так, слишком бурная реакция на него возникала у всех, кто его видел. Чтобы не привлекать столько внимания, Женя, вбегая вверх по скользким ступеням уходящей по спирали вверх улицы, свернул в переулок настолько узкий, что в нем едва ли смогли бы протиснуться двое людей. Ноги утопали в грязи и смраде, но здесь, по крайней мере, никто не видел его, никто не мог навредить. Юноша не мог взять в толк почему окружающие себя так вели, и это пугало.
Обессилев, он упал у глухой стены там, где было почище. Свет снаружи сюда почти не пробивался, и, неожиданно, это в какой-то мере успокаивало Женю. Он впился зубами в сырую рыбу, отдирая мясо от костей, проглатывая его, не глядя и почти не жуя. Руки тряслись от голода и напряжения, а изнутри рвался истерический смех:
— Хах… Ха-ха… Голум хренов…
Пища, пусть и холодная, мерзкая, наполняла живот, а вместе с сытостью возвращалась и способность здраво мыслить. Первой здравой мыслью было то, что, раз уж он прячется в подворотне, то не будет неприличным выбросить кости и шкуру рыбины прямо тут. Второй — нужно как-то замаскироваться, хоть как-то.
Пока он доедал вторую рыбу, капли дождя медленно, плавно перестали тянуться к небу. Скопившаяся на стенах влага сперва зависла, соединяясь в крупные капли, а затем начала медленно стекать вниз, как и положено. Воды вокруг было так много, что не нужно было даже искать где умыться — достаточно было провести руками по каменным стенам, и можно было набрать полные ладони воды. Женя быстро растер ими лицо, руки, смывая кровь и кое-как избавляясь от запаха рыбы, а затем провел ладонями по голове. Лысый, даже скорее бритый — жесткая щетина пробивалась через скальп. То же было и с остальным телом — не было привычных волос на руках и ногах, лишь отдельные, колючие щетинки, либо было совершенно гладким, и даже брови едва ощущались под подушечками пальцев.
Но больше всего беспокойств вызывала пуповина. К этому моменту она побелела, совершенно потеряла чувствительность, но все еще торчала из живота, и это не могло не беспокоить. Как назло, завязать ее тоже не было возможности, слишком мало от нее осталось. Придерживаясь за живот, юноша медленно побрел дальше по переулкам, прислушиваясь к шуму на улицах и стараясь не приближаться к людям. Шаг за шагом становилось все светлее, по правую руку в полумраке показался дворик с крытой беседкой, а за ней — чуть приоткрытая дверь, ведущая в один из домов. Она со скрипом открылась, а Женю обдало теплом человеческого жилища и ослепило тускло мерцающим на полоке огоньком масляной лампы.
Ему нужна была одежда. Логика была простой: если тут дожди идут не только сверху вниз, но и наоборот, значит, сушить ее на улице никто бы не стал. Выходит, обыскать нужно чей-то дом, какой бы паршивой эта идея ни была.
Заходя внутрь, юноша больно ударился лбом об дверной косяк. Излишне огромный рост ощущался еще неудобнее внутри дома, где ему приходилось сгибаться чуть ли не вдвое чтобы пройти дальше. Там, среди больших кадок с мыльной водой, за темным проходом и вправду были развешаны бельевые веревки, с которых юноша стал снимать все подряд, мокрое или нет. Какой-то кусок темной ткани он тут же намотал на лицо на манер арафатки, и дальше стал перебирать рубашки, брюки и юбки из грубой ткани, но ничего не годилось на его огромное тело.
— Ах! — вдруг раздался позади него женский крик. Низкая, приземистая темилька от испуга выронила тазик, вода из него расплескалась по полу. — Вор, вор! Хозя..!