— Так проще тянуть! Это называется блок! — стиснув зубы воскликнул он. — Давай!
Еще несколько ударов, вбитых клиньев, и дерево с оглушительным треском завалилось набок, падая наземь.
— Хех, а я говорил, — усмехнулся Заль. — Не просто собака, а собака грамотная. Ну, парни, не расслабляемся, давайте дальше!
От одного дерева они быстро переходили ко второму, к третьему. Блоки, сделанные на скорую руку, грубо и примитивно, редко выдерживали нагрузку достаточно долго, чтобы они могли обогнать “ублюдков”, однако даже если только что выточенный блок трескался после первого дерева — это уже можно было считать удачей.
Весь оставшийся день старик Заль вытачивал один за другим свежие блоки, пока остальные, на кураже от внезапного успеха, стали резво, с огоньком валить высокие деревья и оттаскивать их на берег. Под вечер, когда солнце утопало в темно-синих водах, а над горизонтом поднималась прикованная к другой планете цепь, они уже шли нос к носу с фаворитами работорговцев, для победы не хватало лишь одного, последнего дерева, которое никак не поддавалось.
— Надо второй! — бросив канат, устало выкрикнул Келеф.
К этому времени руки его превратились в алое месиво, но юноша будто бы не замечал боли. Веревки, даже несмотря на дождь, стали красными от крови, но они продолжали тянуть, продолжали тащить свою ношу. Все понимали, что стоит на кону, и поэтому когда юноша включил в систему второй блок, все, стиснув зубы, налегли на канат, забыв об усталости.
— Завязывайте! Э! — послышался с берега зов солдата, а за ним и громкий свист. — Домой, девочки!
— Еще немного! Навались, ну! — до боли врезаясь канатом в ладони застонал Келеф.
Заль дрожащими, ослабевшими старческими руками нанес последний удар по стволу. Раздался уже ставший привычным треск, стон погибающего древа, а за ними — смех, крики радости, объятия. Впервые за долгое время отряд отщепенцев, “скотов” обошел тех, кто благодаря своей силе даже почти не голодал, и все благодаря новичку.
Возвращаясь на корабль, они пели песню. Веселую, местами даже грубую и похабную, но такую живую, что даже сопровождающие их солдаты не стали им мешать. Затянул ее, как ни странно, Заль, который за все это время и не выругался-то ни разу, а тут вдруг показал свои неприличные музыкальные пристрастия:
…и если хочешь плакать, друг,
Что день твой был не прост.
То дам совет: от тяжких мук,
Собаку поцелуй под хвост!
Смех не стихал до самого корабля — они веселились, праздновали свою маленькую победу, отвоеванные горячие пайки, лекарства, одеяла. Другие, что подплывали чуть погодя, впрочем, были не так веселы: мужчины из “тварей” молчали, каждый опустив взгляд, а “ублюдки” с нескрываемой злобой смотрели на обошедших их отщепенцев. Особенно гневным, полным желчи был взгляд бритоголового мужчины, чуть крупнее остальных — он не сводил взгляд с Келефа, нервно покусывая губу и криво ухмыляясь.
— Что-то неладное, — тихо шепнул на ухо Залю юноша.
— С ними всегда так, — кивнул в ответ старик. — Любимчики… Не привыкли проигрывать.
Когда последняя лодка глухо ударилась о борт корабля, и последние рабы поднялись на борт, некоторые уже буквально валились с ног, их поддерживали за руки другие. Спуститься вниз им не давали, заставляли ждать, пока капитан закончит с ужином и соизволит выйти к народу.
— Кхм-кхм! Прошу внимания! — наконец, Гайлит вышел на небольшой балкон, глядя на уставших, грязных рабов с высоты своей башни. — До меня дошли сведения, что “скоты” сегодня прыгнули выше головы. Набрали больше всех, а?
Кто-то из мужчин рядом с Келефом невольно улыбнулся, раздались тихие смешки. Вот только сам юноша не улыбался. Что-то было нечисто, и с каждой секундой, что он смотрел на толстую, согретую теплом каюты морду, он все сильнее стискивал зубы под своей маской.
— Молодцы, молодцы… “Ублюдки”, оправдывайтесь! Как так вышло? Мужиков у вас больше, да и вы меня всегда радовали.
— А они жульничали, — криво улыбнулся лысый, сделав шаг вперед. Он мельком зыркнул на Келефа, улыбаясь и прищуривая один глаз. — Так-то деревья у нас были побольше их.