По толпе “ублюдков” прокатилась волна коротких, возмущенных фраз. Все смотрели на хозяина, как голодные птенцы на вернувшуюся в гнездо мать. Все хотели есть, хотели спать. Все ждали вердикта.
— Однако… — цокнул капитан, постукивая толстыми пальцами по перилам. — Действительно ведь, древесины больше, коры тоже. Краки больше выйдет, хм…
— Все было честно! — не выдержав, воскликнул Келеф, понимая, что их собираются надуть. — Просто голову надо использовать. Я вырезал блок, как на мачтах, с ним тянуть проще. Мы больше деревьев повалили!
Он поднял над головой последний уцелевший блок, покачал им взад-вперед. На это Гайлит надул губы, нахмурился, и недовольно проворчал:
— Ну что ты, самый умный тут, что ли? Дураком меня выставить решил?
— Во-во, — усмехнулся лысый. — Работать нормально не хочет, видать…
— Так, тихо, страшный! — цыкнул на него капитан, затыкая. — А вы б поучились! К завтрашнему дню чтоб все такие же вырезали, возьмете у Собаки для примера. А пока… Обычный паек “скотам” и “ублюдкам”, и все. Все настроение мне испортили…
Заль едва успел остановить Келефа, когда тот уже было дернулся, хотел рвануть вперед, разорвать толстяка, неважно как и неважно каким образом он до него доберется. От злости юноша скрипел зубами, чувствуя, как в висках горячо пульсируют вены, раздуваясь.
Спускаясь вниз, в рабские покои, он, капая горячей кровью на деревянный настил, сжимал в руке грубо вырезанный блок. Его грудь хаотично вздымалась от нервного, полного злобы дыхания. Последние рабы зашли за решетку, громко щелкнул тяжелый замок, и никто не решался подойти к песоголовому, что, казалось, готов был взорваться.
— Нет… — тихо прохрипел он, поднимаясь.
Широкими, быстрыми шагами он прошел через рассевшихся на голом полу людей, дальше, по проходам, в сторону носа корабля. Ему что-то вслед выкрикнул тюремщик, заметивший это, но, причмокивая, махнул рукой и уселся обратно на свое место, засыпая. А Келеф шел. Кровь капала с его истерзанных ладоней. Под маской лицо багровело от едва сдерживаемой злости.
— О, собака, — завидев юношу, лысый поднялся, улыбнулся, сжимая при этом кулаки. — Собственной персоной. Чем обя…
Но не успел он договорить, как Келеф, громко заревев, резко, без предупреждения и почти не целясь взмахнул блоком, выбрасывая его вперед и мощным ударом этого импровизированного кистеня разбивая наглецу голову. Тот рухнул на пол, прислонившись к стене, вокруг закричали перепуганные женщины, и даже мужчины “ублюдков” не успели никак отреагировать.
— Папа! — закричала маленькая, вжавшаяся в угол девочка и бросилась к отцу, лицо которого заливала кровь.
— Прочь! — по-звериному рявкнул на нее собакоголовый, грубо оттолкнув, и снова замахнулся на ее отца, нанося очередной удар и в этот раз рассекая ему бровь. — Смотри! Смотри, ублюдок!
Удар за ударом, он оставлял на его голове, на плечах и ключицах кровавые ссадины и синяки.
— Повтори! Сделай свой..!
Но, в очередной раз занеся над головой кистень, он вдруг почувствовал толчок в спину, упал, не ожидая нападения. Деревянная маска, сорвавшись с его головы, отлетела в сторону, а сам он уткнулся лицом в потерявшего сознание бригадира “ублюдков”, сотрясаясь от злобы. И он хотел было продолжить, хотел бить его еще и еще, но чья-то цепкая, дрожащая рука схватила его за запястье.
— Не надо, сынок, не надо… Хватит… — испуганным голосом повторял Заль, упав на колени перед впавшим в буйство юношей. — Не он виноват, не он… Не он нас тут держит… Хватит…
Келеф, тяжело дыша, поднял на него взгляд светлых, почти что белых глаз. Старик замер на мгновение, непроизвольно тихо ахнул, увидев его лицо, хотел даже что-то сказать, но так и не решился. Поджав губы, он молча подал ему отлетевшую в сторону маску, прикрывая своей спиной от остальных, чтобы никто не видел настоящего лица Собаки. И юноша, зажмурившись и пытаясь сдержать рвущиеся наружу эмоции, натянул обратно свое деревянное “лицо”.
— Пойдем, пойдем… Вот так… — Заль осторожно приобнял его, помогая встать. — Пойдем… Сынок.