— Привет, Собака… Шеф спрашивает… Фух… Шеф говорит, какой у нас план?
Глава 10: Эмансипатор, часть 1
Рано утром, еще перед тем, как всех погонят на работу, на корабле воцарилась странная, пугающая тишина. На короткий миг перед тем, как все запертые здесь рискнут своей жизнью в отчаянной попытке прорваться, добыть себе свободу, затих и ветер, и даже не прекращающийся неделями дождь. Но Заль знал — перед бурей мир всегда затихает, наступает давящая тишина, спокойствие в беспокойстве. Никто не спал.
— Нравится она тебе, — вдруг прошептал старик. — Как она… Люба?
— Это с чего бы? — шепнул в ответ Келеф.
Старик улыбнулся. Его окруженные ореолом прожитых лет глаза повидали достаточно, чтобы судить о том, что чувствует молодой, неопытный мальчишка.
— А какой еще дурак, кроме влюбленного, будет туда-сюда скакать, лишь бы девушка поела?
А дальше — снова тишина. Она продлилась недолго, но Келеф, которого старик застал врасплох, так и не нашел чем ее заполнить. В мыслях почему-то была та несчастная груша, и то, как загорелись глаза Любы под толстыми линзами очков, когда она ее увидела. Глубоко зимой, так далеко от солнечного юга найти в магазинах фрукты было той еще задачей, но он, как дурак, зачем-то нашел.
Наконец, разразился шторм. Ливень, каких Келеф не видал ни в этой, ни в прошлой жизни сплошной стеной воды, оглушающим белым шумом обрушился с небес. Громыхнула молния, а с ней — едва слышно щелкнул замок.
— На выход! — даже тюремщику приходилось кричать громче обычного из-за дождя.
И люди повиновались. Покорно, будто овцы, идущие на заклание, они в последний раз покидали стены своей проклятой клетки. Обратного пути нет, дальше лишь смерть или свобода, третьего не дано.
Вышли не все. Келеф, а с ним и с десяток других мужчин, стонали, обливаясь потом. Каждый из них, лишь только стоило объявиться охранникам, свернулся в клубок и сунул два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту.
— Вставай! Эй! — прикрикнул на симулянтов тюремщик, но те лишь хватались за животы. — Ну-ка, все! Сукины отпрыски, встать, быстро!
— Господин, им нездоровится… — негромко сказал Заль, склонив голову. — Еда вчера была скверная. Я говорил им не трогать плесневелый хлеб, но они не послушали! Отдали хорошую еду женщинам и детям, а сами…
Покручивая связку ключей в руке, небритый, уставший от этого плавания тюремщик лишь недовольно проворчал. Такое бывало и раньше, на памяти мужчины был даже случай, когда капитан, выпив, рассказал, что болезни и внезапные смерти уже включены в конечную смету под графой “непредвиденные расходы”. Здесь, на этом проклятом судне, даже смерть была лишь вычисляемым процентом.
— Остальные на выход! Отлеживайтесь, неженки…
И все так же с грохотом он закрыл железную дверь, когда все прочие покинули камеры.
Десятка мужчин должно было хватить, таков был расчет Келефа. Это были самые крепкие, здоровые мужчины из всех трех отрядов — проще было бы набрать всех из “ублюдков”, но тогда охранники бы обязательно заподозрили их в сговоре. Именно на то, что никто не ожидает, что рабы объединились, и была вся надежда. Это было ключевой частью плана, и если кто-то случайно проболтался, предал восстание за дополнительный паек или просто испугался за свою жизнь, то вся операция была бы поставлена под угрозу.
Тюремщик снова устроился в своем углу. Под шум дождя ему прекрасно спалось, и Келеф, убедившись, что тот не смотрит, тихо перебрался в камеру “ублюдков”, к единственному узкому окошку на этой палубе. В него, если очень постараться, можно было увидеть, как лодки с заключенными медленно плывут в сторону берега — теперь над ними возвышались тканые козырьки на деревянных подпорках, иначе ливень быстро бы их затопил.
— Ну чего там? — нетерпеливо спросил Нартан, чье лицо к этому дню уже больше походило на него прежнего.
— Почти, почти… — прошептал в ответ Келеф, закидывая комок хлебного мякиша в рот. — Десять, девять, восемь… Так…
Он быстро перебрался обратно, в свою камеру, где кроме него оставался лишь один мужчина, симулировавший отравление. Келеф взглянул на него, продолжая жевать, и тот кивнул, давая знать, что готов. Юноша хлопнул его по плечу, и человек забился в конвульсиях, пуская пену изо рта.