— Эй, начальник! Просыпайся! Эй, скотина! — во все горло закричал Келеф. — Просыпайся, у него приступ! Нужна помощь!
Тюремщик встрепенулся, едва не падая со стула, непонимающе оглянулся. Когда его глаза привыкли к свету и он увидел бьющегося на полу мужчину, то тут же свистнул, и с палубы выше спустились двое охранников.
Лодки причалили. Нервно сжимая топоры, рабы вышли на берег, побрели к заготовленным в лесу схронам. Каждый из них тихо напевал всем известную песню — это было нужно для координации действий, чтобы атаковать одновременно. Все эти дни они только и делали что учились действовать сообща.
Келеф отошел в сторону, когда солдат направил на него острие короткого меча. Другой встал на одно колено возле больного, осматривая его, стал переворачивать его набок. Остальные наблюдали, высунув головы в проход между комнатами.
Прижимаясь к деревянной стене, юноша сделал шаг в сторону железной решетки. Пальцы, натренированные за эти дни, безошибочно нащупали отверстие для замочного ригеля, стали набивать его пережеванным мякишем. Наконец, когда все было готово, когда последний куплет песни был спет, он согнулся в порыве кашля, тужась до того, что лицо под маской покраснело. Солдат сделал шаг вперед. Рабы в каютах поднялись, побежали к ним. Келеф одним быстрым, отработанным в лесах рывком накинулся на него, роняя и прижимая врага к полу и сильным, грубым ударом вбивая его затылком в пол. Рука сразу же потянулась к выроненному мечу, хватая его, пока остальные накинулись на оставшегося солдата.
Тюремщик тут же с громким скрежетом металла захлопнул дверь, попытался запереть ее, но замок не поддавался. Язычок не мог протиснуться в забитую мякишем скважину, и Келеф, схватившись за решетку, легко вырвал дверь в свою сторону, распахивая ее.
— Не убивать! Они нам нужны живыми. — приказал он, кидаясь на тюремщика и приставляя меч к его животу.
Он упал на пол, не ожидая подобного, и потянулся было к кинжалу на поясе, но кто-то из мужчин, схватил его за руку. Келеф же свободной рукой стал душить его, крепко стискивая шею огромной ладонью, пока кряхтящий, задыхающийся мужчина не закатил глаза, перестав сопротивляться.
В это же время те, что высадились на берег, уже бежали в сторону лодок, готовясь сразиться с конвоирующими их солдатами. Увидев это, те тут же налегли на весла, лучники стали осыпать нападающих стрелами, но те вонзались в щиты, лишь пару раз оцарапав руки щитоносцам.
Очередная стрела со свистом полетела ввысь, по дуге огибая бегущего впереди мужчину со щитом. Зазубренный наконечник вонзился в ногу другому, что шел несколькими метрами позади него. Другого настигло копье — на лодке, что не успела отойти от берега, воин стал отбиваться от запрыгивающих на нее рабов. Понимая, что уплыть они не успеют, другие последовали примеру. Болотная грязь окрасилась в алый.
— Тревога! Тревога, мать вашу! — закричал дозорный на верхней палубе. — На берегу! Хватайте луки!
Десять стражников уплывали вместе с конвоируемыми рабами на берег каждый день. На корабле оставались еще по меньшей мере пятнадцать человек, что охраняли женщин и сам корабль. Посчитать точнее не получилось, слишком редко удавалось поднять голову на палубах выше двух первых.
Захватив оружие, рабы на корабле стали быстро подниматься наверх. Скрытые шумом ливня, они застали врасплох двух стражников, что остались на второй палубе снизу, где женщины вываривали краку. Один из них успел взмахнуть кортиком, удар пришелся по груди, и, истекая кровью, один из рабов рухнул на пол. Другой кинулся к девочке, что нарезала кору на мелкие ломтики, но ее мать, не дожидаясь мужчин, длинным ковшом зачерпнула кипящей краки и плеснула солдату в лицо. Тот завопил, истошно и страшно, и от крика его у Келефа спирало дыхание. Слишком много крови. План не работает. Все пошло не так.
Лодки приближались к кораблю, осыпаемые градом стрел. Все здешние бойцы были обучены владению луком, это было обязательным условием для несения службы на рабочем корабле. Мужчины со щитами как могли прикрывали своих соратников от стрел, но иные пробивали наспех переплетенные ветви насквозь. Один за другим рабы падали за борт, в алый окрасилось море.