– Но что вы думаете о пьесе, мистер Уайльд? – спросил мистер Рид.
Тот взмахнул рукой и состроил гримасу, и этот жест в сочетании с выражением лица сказал гораздо больше о предмете, чем его краткая речь, которую даже Пенелопа сочла несколько отдаленной от темы, пусть и изысканной. Уместность, как-то объяснил Уайльд, это безответственная привычка, которой не следует предаваться сверх меры.
– Лорд Ратвен передает свои наилучшие пожелания, – сказал Арт.
Поэт был явно польщен таким высочайшим вниманием. Он уже начал говорить какую-то невероятно восхитительную речь, совершенно не имеющую отношения к происходящему, когда Холмвуд наклонился к нему и голосом настолько тихим, что его расслышала одна Пенелопа, сказал:
– …и он желает вам проявить большую осторожность во время визитов в некий дом на Кливленд-стрит.
Глаза Оскара неожиданно стали проницательными, и он решил не продолжать беседу, а увел Флоренс в сторону – поговорить с Фрэнком Харрисом из «Фортнайтли ревью». После обращения тот отрастил козлиные рога[104], которые пугали Пенелопу. Кейт ушла вслед за поэтом, надеясь набрать достаточно слухов для редактора, чтобы затем вместе с этим материалом поместить статью о женском избирательном праве или еще какой-нибудь глупости в том же роде. Даже столь преданный делу вольнодумец с репутацией, каким был мистер Харрис, наверняка сочтет Кейт слишком малахольной рыбкой для своих сетей и выбросит ее обратно в море.
– Что, черт побери, вы сказали Уайльду, что так его расстроили? – спросил мистер Рид, почуяв историю. Ноздри газетчика действительно начинали подергиваться всякий раз, когда он думал, что напал на след какого-нибудь мусора, который принимал за новости.
– Так, одна мания Ратвена, – объяснил Арт.
Собиратель слухов уставился на Холмвуда, глаза его походили на буравчики. У многих вампиров был пронзительный взгляд. На званых приемах они часто старались пересмотреть друг друга, словно олени, сцепившиеся рогами. В этот раз мистер Рид проиграл соревнование и отошел прочь, ища своенравную племянницу.
– Проницательная девочка, – заметил Арт, кивнув вслед Кейт.
– Пф, – фыркнула Пенелопа, покачав головой. – Карьера – это для женщин, которые не могут найти себе мужа.
– Мяу!
– Иногда мне кажется, что все события проходят мимо меня, – пожаловалась мисс Чёрчвард.
– Не произошло ничего такого, чем бы стоило забивать столь прелестную головку, – ответил Годалминг, поворачиваясь к ней.
Арт пощекотал ее под подбородком и слегка поднял ей голову, чтобы заглянуть в глаза. Она подумала, что он сейчас поцелует ее – здесь, на глазах у всего театрального Лондона, – но лорд не стал этого делать. Только рассмеялся и опустил руку.
– Чарльзу лучше быстрее понять, что такую леди небезопасно оставлять в одиночестве. Иначе кто-нибудь тебя украдет и принесет в жертву современному Вавилону.
Пенелопа захихикала: ее учили поступать таким образом, когда кто-нибудь говорил что-то, чего она не до конца понимала. Бездонные глаза лорда Годалминга мерцали. Пенелопа почувствовала, как в груди растекается тепло, и ей стало интересно, к чему все это приведет.
Глава 12. Рассвет мертвецов
Рассвет прострелил туман, полный крови. Солнце поднималось, и «новорожденные», суетясь, спешили вернуться в гробы и потаенные углы. Женевьева одна возвращалась в Тойнби-холл, даже не думая опасаться тающих теней. Как и Влад Цепеш, она была достаточно стара, чтобы не иссохнуть на солнце, в отличие от более чувствительных «новорожденных», но живость, пришедшая вместе с кровью «теплой» девушки, уходила по мере того, как все больше света просачивалось с небес. Она прошла мимо «теплого» полицейского на Коммершиал-роуд и поприветствовала его кивком. Тот отвернулся и продолжил обход. Чуть ранее у Женевьевы возникло чувство, словно кто-то невидимый преследует ее, и вот теперь оно вернулось; впрочем, такие мании в Уайтчепеле встречались более-менее постоянно.
104
Фрэнк Харрис (1856–1931) – известный журналист, писатель, редактор и издатель, водивший знакомство чуть ли не со всеми знаменитыми и талантливыми людьми своего времени. Забавная деталь Ньюмана насчет отросших рогов неслучайна, так как Харрис отличался, несмотря на свои обширные связи, раздражительным и вспыльчивым характером, а также получил широкую, но сомнительную известность благодаря многотомным мемуарам «Моя жизнь и любовь», запрещенным во многих странах за чрезмерную откровенность в описании интимных вопросов. «Фортнайтли ревью» был одним из самых влиятельных журналов Викторианской эпохи. В период редакторства Харриса с 1886 по 1894 год журнал процветал, в нем печатались чуть ли не все выдающиеся критики и писатели того времени. Так что сам факт того, что Кейт Рид могла надеяться опубликовать там свою статью, много говорит о ее карьере.