Я не верю, что по-настоящему любил Люси до ее отказа. Я достиг той точки в жизни, когда мужчина должен задуматься о женитьбе — и из всех моих знакомых она более всего подходила для брака. Нас представил друг другу Арт. Тогда еще просто Артур Холмвуд, а не лорд Годалминг. Поначалу она показалось мне фривольной. Даже глупой. После многих дней, проведенных среди кричащих безумцев, обыкновенный вздор даже привлекал. Благодаря извилистым путям сложных разумов (мне по-прежнему кажется, что это грубая ошибка — считать сумасшедших недалекими) я счел идеалом девушку столь открытую и простую. В тот день я сделал ей предложение. В кармане у меня по какой-то причине оказался ланцет, и, кажется, я играл с ним, готовясь к решительному разговору. Заготовил речь — о том, как она мне дорога, хотя я столь мало ее знаю, — но, еще ничего не сказав, уже чувствовал, что никакой надежды нет. Люси принялась хихикать, потом скрыла смущение и удивление неестественными слезами. Я вытянул из нее признание, что ее сердце принадлежит другому, и сразу понял: меня опередил Арт. Она не назвала его имени, но сомнений не оставалось. Позже, в компании с Куинси Моррисом — невероятно, но тот тоже пал жертвой простодушия Люси, — я целый вечер с трудом слушал лепет Холмвуда об их будущем счастье. Техасец оказался добрым и приличным человеком, хлопал Арта по спине за то, что тот оказался лучше, и все в таком духе. Глупая улыбка застыла у меня на лице. Я пил виски Куинси стакан за стаканом, оставался трезвым, тогда как у приятелей шутки становились все более хмельными. Люси тем временем уехала в Уитби, решив позлорадствовать над Миной. Она-то заполучила в сети будущего лорда Годалминга, тогда как ее лучшая подруга-учительница смогла приворожить лишь едва вступившего в должность стряпчего из Экзетера.
Я с головой погрузился в работу — обычное средство от разбитого сердца. Надеялся, что несчастный Ренфилд сделает мне имя. Открытие нового психического заболевания, зоофагии, вывело бы меня в ряд подающих надежды ученых. Разумеется, оценивая достоинства будущих женихов, высокородные леди до сих пор предпочитают наследный титул и незаслуженное богатство, а не исследование умственных расстройств с их неслыханными разновидностями. Тем летом я изучал странную логику Ренфилда, пока тот собирал урожай крохотных жизней. Поначалу он подражал детским стишкам: скармливал мух паукам, пауков — птицам, птиц — кошке. Последнюю он хотел съесть, тем самым поглотив всю собранную жизненную энергию разом. Замысел оказался неосуществимым, и Ренфилд стал пожирать все живое, попадавшееся ему под руку. Однажды он чуть не задохнулся, глотая перья. Моя монография стала обретать форму, когда я заметил еще одну одержимость, смешанную с зоофагией, — фиксацию на ветхом поместье, располагавшемся рядом с лечебницей. Сейчас любому туристу на грошовой экскурсии скажут, что Карфакс стал первым домом графа в Англии. Несколько раз Ренфилд совершал побег и устремлялся к церкви, бормоча о Пришествии Хозяина, Спасении и Раздаче Наград. С некоторым разочарованием я предположил, что у пациента развилась самая обычная религиозная мания и тот придал давно покинутому дому некий сакральный смысл. Я фатально заблуждался. Граф поработил безумца, тот стал орудием в его руках. Если бы не Ренфилд, не его проклятый укус, все могло повернуться иначе. Как говорил Франклин, «Потому что в кузнице не было гвоздя…».
А в Уитби Люси заболела. Мы этого еще не знали, но Арта тоже опередили. В мире титулов валашский принц превосходит английского лорда. Граф, сойдя на берег с борта «Димитрия», увидел Люси и начал превращать ее в вампира. Без сомнения, слабая девушка была лишь рада его ухаживаниям. Во время осмотра, когда мисс Вестенра привезли в Лондон и Арт вызвал меня, я установил, что ее девственная плева повреждена, и посчитал Холмвуда настоящей свиньей, решив что тот преждевременно воспользовался своими супружескими авансами. Поскитавшись по миру с будущим лордом Годалмингом, я не питал иллюзий относительно его отношения к непорочности. Теперь же я чувствую жалость к тому Арту, который так беспокоился из-за своей никчемной невесты. Как и его, меня выставил на посмешище Свет Запада, подчинившийся тьме Зверя с Востока.
Возможно, Люси действительно верила, что любит Арта. Но, похоже, даже до появления графа то было крайне легкомысленное чувство. Среди собранных Ван Хелсингом документов оказались и послания Люси. В них она изливала чувства Мине, которая старательно исправила ошибки подруги зелеными чернилами, о том самом дне, когда получила три предложения. Последнее оказалось от Куинси. Подозреваю, готовясь к речи, он сидел в гостиной Вестенра и хлюпал жевательным табаком, смущенный отсутствием плевательницы. Наверное, походил на настоящую тупую деревенщину. Люси потратила немало слов, лепеча от восторга, и значительно преувеличила количество происшествий в своей жизни, свободной от всякой работы, уместив события целой недели в один день. Она столь откровенно радуется этим трем предложениям, что едва упоминает, в поспешном постскриптуме, кого из претендентов на свою руку все же решила облагодетельствовать.
Симптомы Люси, столь знакомые теперь, тогда сбивали с толку. Опасная анемия и сопровождающие ее физические изменения могли оказаться началом десятка различных болезней. Причинами ран на горле считали все подряд, от укола булавкой до укуса пчелы. Я послал за моим старым учителем, Ван Хелсингом из Амстердама; тот сразу поспешил в Англию и вынес диагноз, который долго держал при себе. Этим он причинил много вреда, хотя, признаюсь, каких-то три года назад мы едва бы поверили в чушь о вампирах. Но профессор совершил огромную ошибку, он с почти алхимической верой полагался на давно устаревшие народные байки, злоупотреблял цветками чеснока, причастными облатками, распятиями и святой водой. Если бы я тогда знал, что вампиризм — это скорее физическое, а не духовное состояние, то Люси бы до сих пор была не-мертва. Граф и сам разделял, а возможно, до сих пор разделяет многие из предубеждений своего врага.
Несмотря на старания Ван Хелсинга, переливания крови и религиозные атрибуты, мисс Вестенра умерла. Все умерли. Развратный отец Арта наконец скончался, передав сыну титул и, что удивительно, даже не промотав изрядную долю своего состояния. Коронер увез тело миссис Вестенра, после встречи с волком в спальне собственного дома мать Люси так и не оправилась от испуга. Помню лиловый цвет ее лица. Опередив события, она изменила завещание и тоже оставила все имущество Холмвуду, что могло повлечь за собой крайне неловкую ситуацию, если бы тот, оскорбленный отношениями своей невесты с графом, расторг помолвку.
Совершенно ясно, что на какое-то время Люси по-настоящему умерла. Ван Хелсинг и я засвидетельствовали смерть. Надо признать, что гибель, повлиявшая на разум девушки больше, чем обращение, вполне возможно, случилась не по вине графа, а из-за переливаний профессора. Процедура эта невероятно опасна. «Ланцет» в прошлом году напечатал целую серию статей о крови, которая теперь стала предметом всепоглощающего интереса для каждого человека медицинской профессии. Молодой специалист предположил, что есть подкатегории крови и обычное переливание допустимо только между одинаковыми типами. Возможно, моя собственная кровь стала тем ядом, что убил Люси. Разумеется, теперь среди нас есть много тех, кто может перелить кровь в себя, не задумываясь о ее подвидах.
Какова бы ни была причина — а пристальное внимание графа едва ли положительно сказалось на ее самочувствии, — Люси умерла, ее похоронили в склепе Вестенра на кладбище Кингстед, рядом с Хэмпстед-Хит. Там она и проснулась, в гробу, «новорожденной», появившись в ночи призраком с Друри-лейн, и принялась охотиться за детьми, дабы удовлетворить свои новые аппетиты. Со слов Женевьевы я знаю, что можно превратиться из «теплого» в не-мертвого, минуя стадию подлинной смерти. В ее случае, по-видимому, обращение было постепенным. Влада Цепеша убили, похоронили и, говорят, обезглавили, но он все равно трансформировался после этого. Кровососы, принадлежащие к его кровной линии, обычно умирают перед изменением, но так происходит не всегда. Арт, насколько мне известно, не покидал сей бренный мир. Возможно, факт гибели важен для того, каким вампиром станет обернувшийся человек. Конечно, меняются все, но некоторые больше других, Вернувшаяся Люси очень сильно отличалась от той, что ушла.