Миодай весь день смиренно выполнял поручение за поручением пожилого тео, вопросов не задавал — он пообещал своей дао быть тише воды.
Тревога накрыла его, едва Эльвира покинула дом, но Семен уверял, что это ненадолго, что внучка хочет навестить друзей и вечером обязательно вернется.
Дед не врал, говорил искренне, веря своим словам. Эльвира сказала ему именно это. И Миодай поэтому тоже поверил старику. Попытался, точнее.
Тео колол дрова, не останавливаясь на отдых, махал до одури звонко и смертоносно, заранее предупредив стариков, чтобы рядом не стояли.
А после Анна поднесла воды и позвала к столу. Очень милая дао, хоть и Эпопеева.
Обедать с родичами пришлось без Эльвиры. Анна выглядела крайне беззаботной и легкомысленной, а Семен за веселой маской прятал нечто совсем не жизнерадостное.
Дед исподтишка наблюдал за Миодаем в течении дня, его тяжелый и хмурый взгляд тео ловил ненароком. Стоило их глазам встретиться — на лице Семена тотчас возникала приветливо-нейтральная маска.
Поэтому за столом Миодай чувствовал себя крайне неуютно. Его изучали и, похоже, он не нравился старику. Но благодаря Анне, незамысловатая застольная беседа приобрела менее пугающие оттенки. Дао умела к себе располагать.
Напряжение и отсутствие Эльвиры нагнетало обстановку. К вечеру терпеть это состояние стало невыносимо, но Семен с наступлением темноты будто бы сжалился. Он сделал для себя какие-то выводы и заговорил откровенно, обнажив перед чужаком истинное лицо.
Старик действовал осторожно, заговорил тихо, когда Анна не услышала бы его. Без вступлений, он сразу перешел к делу и вывалил такой поток информации, от которого стало не по себе. Без ножа резал.
Оттого ли, что старик весь день молчал и решился сказать страшную правду лишь под вечер? Семен не доверял Палесу, но разве можно скрывать такое? Или же все внутри жгло ледяным пламенем от безумия ситуации…
Эльвира не рассказывала о выживших предках ни слова. Кто они, чем занимаются, и даже имена пришлось узнавать у них лично. Про полную амнезию Анны Миодай узнал также от деда. Причем тот упомянул, что Эльвира думает, что о бравом боевом прошлом великих охотников забыли оба изгоняющих.
Только вот дед этот — помнил, и все это время притворялся старым маразматиком, чтобы избежать лишних вопросов. О многом он действительно хотел забыть.
Семен рассказал о страшном ритуале, который провела Анна, после чего она и лишилась сил и памяти. Он помогал ей провести его. Она хотела избавится от родового проклятия и устроить то, что собиралась провернуть Эльвира.
Душу предка Эпопеевы не вернули, но зато на свет появилась Мао. Выжившее в огне дитя, сохранившее свою душу.
Семен уточнил, что после случившегося, уничтожил все записи о ритуале. Чтобы такого больше не повторилось. А когда до него дошли слухи, что единственная дочь начала искать информацию по этой теме и хочет использовать для ритуала внучку — уничтожил все вещи погибшего внука, чтобы история не повторилась. Ведь единственный, кого могла попытаться воскресить Эльвира — ее старший брат.
Но Эльвира все равно куда-то ушла, и с наступлением темноты не вернулась. Тревога грызла изнутри. Осознание того, что она может сотворить с дочерью, пробуждало гнев, который требовалось скрывать от стариков. Нельзя их пугать.
Но расстояние между Эльвирой и Миодаем не уменьшалось. Эпопеева не собиралась идти обратно, и тогда Миодай собрал вещи, поседлал Элеонору и без объяснений ушел в ночь.
Нить союза вела его прямиком в чащу. Миодай ступил во мрак лесной глуши и с каждым шагом становилось понятнее, что дорога, вернее полное ее отсутствие, ни к чему хорошему не приведет.
Испуганно взлетали над лесом птицы, когда тео проезжал мимо. Тревожилось мелкое зверье, настороженно блеяли дикие козы на опушках. Из тени дерева на Миодая смотрели пустые глазницы идола Йогара, обвешанного старыми шкурами и рогами, а вокруг него стелился густой туман, скрывая корни.
Эпопеева говорила, что деревня Безымянная защищена от нежити. Не соврала. Стоило пересечь границы опушек с камнями, и тут же началось. Всякое.
Лошадь испуганно вздрагивала от каждого шороха, но верно и преданно шла следом.
Миодай доверял Элеоноре, поэтому сжимал повод чисто символически. Так спокойнее. Участок, через который им пришлось пробираться, коварно прятал в траве глубокие илистые лужи и острые коряги.
Эта часть пути казалась опасной, но ничего не произошло. Выбравшись из болота, Миодай вернулся в седло и с высоты лошади огляделся. Никого. Хотя, он мог ошибаться — зрение подводило его в сумерках и темноте, предметы теряли четкость. Приходилось полагаться на другие чувства. Изгоняющий прислушался к инстинктам.
Можно ехать.
Будто из неоткуда на пути Элеоноры возник силуэт медведя.
Лошадь запаниковала и пустилась наутек, ее понесло обратно, в болото. Она проскакала через траву, рассекая копытами воду, проваливаясь в ямы. Миодай не видел ничего, ему пришлось закрывать лицо от острых веток, которые будто бы целились ему в глаза.
Миодая выбило из седла, он кувыркнулся в сторону, чтобы не оказаться под лошадиной тушей, и тут же встал, держа наготове меч, чтобы защищаться. Тут оказалось неглубоко, но ил затягивал сапоги все глубже.
Охотник оглядывался. Хищник не побежал следом, но тут, в болоте, его могло поджидать нечто другое.
Элеонора жалобно заржала, захлебываясь в луже. Ее нога зацепилась за корень, поэтому она и упала на большой скорости. Миодай опустился к ней и осмотрел открытый перелом ноги, несовместимый с жизнью существа, которое должно постоянно бегать.
Лошадь тяжело дышала и боялась. Била по илу целой ногой, пытаясь встать. Миодай присел к ней, оперевшись на кочку, положил тяжелую голову на колени и стал осторожно ее гладить.
Элеонора постепенно успокаивалась, но в ее глазах промелькнуло понимание того, что сейчас произойдет.
Пересиливая себя, тео вынул из ножен кинжал, провел по одной из цепочек рун пальцем, активируя безболезненную смерть, и прикончил кобылу.
Элеонора была лучшей. Любимой. Миодай взял ее к себе совсем жеребенком и вырастил, не подпуская заботиться о ней никого постороннего.
Терять ее в рассвете сил оказалось крайне болезненно, да еще и убивать своими руками. Слышать ее последний выдох, как в старом ночном кошмаре. Но иначе нельзя, ведь смерть в зубах зверей станет куда более мучительной. А тео нужно идти дальше.
Горячая кровь на руках охотника быстро остыла, пришлось ее смывать, чтобы запах не привлек еще кого-нибудь. Миодай шел за Эльвирой, но все равно заблудился в болотах. Проломившись сквозь густые ели, он очутился на утесе холма со старой избушкой на краю.
Ребенок изгоняющего, с практически белоснежными, неестественно яркими волосами едва ли не светился во мраке в белом банном халате. Он улыбнулся тео и предложил зайти погреться и обсохнуть. Внутри горел свет и пахло едой. Выглядело место крайне уютно. Оно навеяло мысли о доме, в котором тео когда-то мечтал жить со своей дао. С каждой из них.
Миодай моргнул, и на мгновение картинка зарябила, показав нечто совсем другое.
Нет тут никакого дома. Причем давно. И мальчика, лет десяти, тут тоже нет.
Это дом-призрак. И лучше убираться отсюда подальше, место гиблое. Тео осторожно шагнул обратно в лес.
Как вышло, что Миодай, следуя по пятам своей дао, вышел к давно погибшему дому и его обитателю? Почему он показал ребенка изгоняющего так четко? Его черты будто бы знакомы, но тео не мог вспомнить, на кого бы мог походить эта проекция мальчика-удильщика. Чей это призрак?
Мороз по коже от всего происходящего.
Нет, тео не боялся за себя, и давно. Он беспокоился за ту единственную, что по праву является сильнейшей. Ведь говорила Миодаю бабушка еще в детстве — только сильнейшая дао сможет остаться с ним.
Бабка обладала какой-то особой связью с богами, могла видеть избранные тео пути, посмотреть вероятности событий. И она это сделала для внука, хотя лучше бы не открывала рта на эту тему. Может, многого бы тогда и не случилось.