В своё время Агата Кристи, устами Эркюля Пуаро, учила нас, что сыщик должен думать не о том, что ему сказал свидетель, а о том, зачем он сыщику об этом сказал. Зачем почтальонше, дважды, по собственной инициативе упоминать о том, что Лариса регулярно угощала её чаем? Видимо ко времени допроса почтальонша уже знала, что в квартире, куда она приносила телеграмму, в тот же день произошло убийство. И беспокоило её то, что на чайной чашке остались отпечатки её пальцев — вот она и позаботилась она об объяснении этого обстоятельства заранее!
В противном случае, ни почтальонше не было нужды говорить об этом Шарапову, ни Вайнерам вкладывать в уста почтальонши именно эту деталь о чаепитиях её и Ларисы. Тем паче упоминать об этом дважды, что б вдумчивый читатель ни в коем случае не прошел мимо этой детали.
Полагаю, что в тот день почтальонша действительно принесла Ларисе телеграмму, и радостно возбужденная Груздева, для того, что бы убить время в ожидании гостя, потащила её пить чай в комнату. Почему же почтальонша скрыла этот факт?
Есть два варианта объяснения разной степени вовлеченности почтальонши в развернувшиеся события. В первом случае она спокойно выпила полчашки чаю, поболтала с хозяйкой и ушла. В таком случае почтальонша попросту боялась, что её сочтут свидетельницей и станут вымогать показания, которых она предоставить не сможет.
Во втором варианте, почтальонша заболталась с Груздевой, которая ждала гостей. И во время этого затянувшегося (женщины болтливы) чаепития гости действительно пришли! Только вот не за тем, чтоб чаи распивать. И почтальоншу они выставили за дверь, а с Ларисой расправились.
Почему же почтальонша промолчала об этих гостях на допросе в милиции? Видимо, гости ей показали очень страшное удостоверение: ГБ или СМЕРШ, и строго-настрого предупредили держать язык за зубами до самой смерти. Старая почтальонша, работавшая и в войну, и во время репрессий тридцатых годов, когда люди часто исчезали без следа (а милиция их безуспешно искала), сталкивалась с таким не впервой. А уже когда поняла, что речь идет о банальном убийстве, тем более решила молчать. Тоже по вполне понятным причинам, то есть попросту из страха перед обеими сторонами. Милиция могла счесть её «своей бабой-подводчицей», открывшей дверь грабителям, а сами грабители — укоротить болтливый язык на целую голову.
Вот и вся тайна последнего чаепития Ларисы Груздевой.
Коканд — город хлебный
Образ Соловьёва, не смотря на то, что сыграл в сюжете «Эры Милосердия» довольно важную роль, не балует читателя практически никакими характерными подробностями. Зато несколько очень многозначительных мелочей в нём всё же проскальзывает. На одну из этих зловещих деталей я уже обращал ваше внимание: Соловьёв выигрывает (так и хочется сказать: «якобы!») по облигации государственного займа пятьдесят тысяч рублей. Напомню, что согласно застойным «городским легендам» именно заведомо выигрышными облигациями государственного займа органы госбезопасности СССР рассчитывались со своей агентурой, а демонизированный пропагандой Берия — с изнасилованными им советскими женщинами.
Ещё одной такой деталью, точно так же не имеющей никого отношения к сюжету романа, была сцена с «раскулачиванием» Соловьёва капитаном Жегловым.
«Мы зашли в дежурку, где сейчас стало потише и Соловьев пил чай из алюминиевой кружки. Закусывал он куском черного хлеба, присыпанного желтым азиатским сахарным песком.
Жеглов написал что-то в дежурном журнале и расписался - подписью слитной, наклонной, с массой кружков, крючков, изгибов и замкнутою плавным круглым росчерком, и мне показалась она похожей на свившуюся перед окопами "спираль Бруно".
- Ну, Петюня, прохлаждаешься? - протянул он, глядя на Соловьева, и я подумал, что Глебу Жеглову, наверное, досадно видеть, как старший лейтенант Соловьев вот так праздно сидит за столом, гоняя чаи с вкусным хлебом, и нельзя дать ему какое-нибудь поручение, заставить сделать что-нибудь толковое, сгонять его куда-нибудь за полезным делом - совсем бессмысленно прожигает сейчас жизнь Соловьев.
- А откуда у тебя, Петюня, такой распрекрасный сахар? Нам такой на карточки не отоваривали! Давай, давай, колись: где взял сахар? - При этом Жеглов смеялся, и я не мог сообразить, шутит он или спрашивает всерьез..Соловьев наконец проглотил кусок, и от усердия у него слезы на глазах выступили:- Чего ты привязался - откуда, откуда? От верблюда! Жене сестра из Коканда прислала посылку!