И газетку мне показывает из своих рук. Фраерок, которого я выпасти должен, за столом на ней сидит, с умным видом в объектив смотрит. Стол вроде президиума какого, скатертью застеленный, графин со стаканом стоит, по обоим сторонам от фраера ещё людишки расселись. Но их мне Фокс особо не светил, загнул газетку так, что б я только своего человечка видел. Газетка вроде малотиражки заводской, бумага серая, но портрет я хорошо разобрал, качественно. Ну, и потрусил себе по бульвару.
Обычное дело, одним словом, ничего тревожного. Да и шухера никакого я не ждал: белый день на дворе, да и Цветной бульвар это ведь не Марьина роща, чего тут может случиться? Знал бы, как всё оберётся, не сдал бы я кореша вашего.
Гуляю, посвистываю. Прохожих оглядываю с ленцой, вроде я любопытствующий бездельник. Там прикурю, здесь дорогу спрошу, вроде как и при деле. Дай-ка думаю, штиблеты почищу, всё же занятие какое-то. Высмотрел будочку айсора, покатываю к ней вразвалочку, а за ней — Бог ты мой! — сам объект мой пришухерился. С корешем каким-то. Я виду не подал, прошёл спокойненько мимо, да к булочной и направился. А тут ещё нежданное обстоятельство: Осу, его собственной персоной, засек я вдруг зрением боковым, на скамеечке бульварной, с фраером каким-то базарящим.
До булочной там метров двести ещё осталось. Ну, я сразу соображать начал, как поступить мне теперь. Ведь, скорей всего, Оса-то и должен был снять мой тревожный сигнал, да прошляпил я появление объекта. Толково он за будочкой этой клятой пристроился! Так что решил я напрямую сигнал подать. Подрулил на полусогнутых к скамейке, да у фраера этого, с Осой базарящего, время вежливенько так и спрашиваю. Не откажите, мол, в любезности, товарищ дорогой. Оса на меня глаза злющие свои поднимает, а я возьми да кепочку-то и сними. Пот вытираю, совершенно натуральный при этом — прошиб он меня тогда знатно. В общем, подал я знак, что грязно нонеча на Цветном бульваре, намусорено по самое не балуйся. А что сей же час и мокро ещё будет, того мне знать было неоткуда.
Оса, конечно, матерый жук, он и бровью не повёл. Но оценил всё моментально. А вот фраерки ваши ничего сообразить не успели. Прошмыгали, что рассекречена их засада, что волк с охотником местами поменялись. А скумекали бы толком — так жив бы остался ваш оперок.
Нам-то в Валге твёрдо-натвердо вколачивали в головы, что никаких случайностей на встрече с агентом не бывает, что любой мимолетный контакт с посторонними лицами означает провал. Законы природы, дескать, которые вывели передовые арийские ученые, таковы, что вероятность эта настолько близка к нулю, что рассматривать её ты не имеешь никакого права. Хоть подкурить попросят, хоть о времени осведомятся, хоть плечом толкнут — значит метят тебя лягавые, хвост к тебе пришивают. А уж коли шею потирают при этом, головной убор теребят, али хоть нос почешут, значит считаные секунды тебе остались на то, что бы отвалить. Пусть даже и по-мокрому придется это делать, а всё едино сваливай, потому как другого выхода у тебя уже нет.
А что было далее, мне не ведомо. Дошел я до булочной на углу, повторил сигнал от греха, как было велено, да и отчалил восвояси.
— И виновным себя в гибели Векшина Вы не считаете?
Нет, товарищи дорогие, не считаю. Каждый ведь своё дело делать должен. Я вот своё сделал, а сделали бы вы своё — и мусарок ваш не отбыл бы в вечную увольнительную на санитарной карете. Ну, да с Осой вы посчитались, как я слышал мимоходом, так ведь, товарищи?
Смерть Ларисы Груздевой
— Расскажите, пожалуйста, о деле Груздева. Как и с чего оно началось?
— Что ж, расскажу, чего смогу. После того дела на Цветном Фокс стал ко мне потеплее относиться да на настоящие дела брать. По тому времени, как он мне сообщил, советские наши воины-освободители массово обзавелись по беспределу ценными трофейными цацками: рыжьем, бранзулетками, стволами инкустированными и прочим награбленным фашистами имуществом со всей Европы. Посылками да нарочными это барахло поступает в столицу нашей Родины, где и сдается за бесценок барыгам и прочему криминальному элементу. Вот и издал товарищ Абакумов указание: имущество трофейное у барыг-перекупщиков беспощадно изымать и сдавать в Гохран по описи.
Но поскольку на открытый суд таких барыг выводить было неудобно, что б не порочили они в своих показаниях наших славных бойцов и командиров, то изъятие ценностей проводить следует под видом разгона. Ловко они там придумали, хитро завертели! Поначалу представляемся мы рабоче-крестьянской милицией и учиняем обыск, а всё найденное по описи изымаем. В брезентовые мешки складываем, печать сургучную ладим, словом, все как в мусарне, не подкопаешься. А барыге велим никуда не выезжать и ждать повестки в районное отделение НКВД для дачи показаний. Расчет на то, что сидеть он будет тихо, о себе не напоминаючи, и неделю, и месяц, и дольше. А как сообразит, что разгон мы ему ставили, то и вовсе никуда с жалобой не пойдет: себе дороже.