– По подъезду видно, – заметил майор.
– А бизнесмен-то того… струхнул, – негромко рассмеялся Леонидов. – Сосед. Сейчас валерьянкой отпаивают. Там, на седьмом, спокойна только любовница Серебрякова. Дочка Завьяловых рыдает, сосед справа стонет. Как бы у мужика импотенция не организовалась.
– Алексей!
– На бизнес, само собой. Ни на какие переговоры больше не встанет, когда увидишь, как отстреливают тебе подобных. Пропал мужик.
– Правильно, пусть картошку выращивает на своей даче… – злорадно сказал майор Матвеев и вздохнул: – Слушай, чего мы такие злые, Алексей?
– Жизнь такая, Павел Александрович! Вы машину его видели?
– Серебрякова?
– Соседа.
– Ну! «Мерседес», что у дома стоит, его? – И, уловив кивок: – Черт бы их всех побрал! Крутых! Не потому, что на «меринах» ездят, а потому, что хлопот доставляют! Почему поджидали у любовницы, а не дома, Как думаешь?
– У дома он, может, осторожничал, а здесь – более или менее расслаблен. Надо сказать, что А. С. Серебряков был человеком пунктуальным. Девочку посещал строго в десять часов вечера два раза в неделю.
– Откуда такие сведения?
– Любовница поделилась.
– Как она?
– Я же сказал, спокойна. Как сытый удав. Легкое сожаление, недоумение. Как? Здесь? Убили? И при чем здесь я?
– Квартира ее?
– Снимает. Платил, конечно, Серебряков. Обидно, да?
– Потрясти ее, может, она наводку дала?
– Может. Потрясу. Прямо сейчас.
– Леша, Леша… – покачал головой начальник.
– А что? Я ж по работе…
– Красивая? – подмигнул майор.
– Ничего, – скромно опустил глаза Леонидов.
Из подъезда выносили последнее тело. Женщина-эксперт, ни от кого не прячась, широко зевнула и полезла в машину. По-прежнему накрапывал дождь. Нудный, почти осенний. Она думала о горе неглаженого белья, уже неделю валяющейся на комоде, поскольку руки не доходят и бог знает когда дойдут с этой суматошной работой. Тем, которые трупы, уже хорошо. Сейчас время такое: непонятно, кому лучше, живым, или мертвым? Господи, о чем это она! Люди умерли, а тут какое-то белье!
«Бог ты мой, Создатель Всемогущий, и почему ж так хочется спать? – пытался удержаться от очередного зевка капитан Алексей Леонидов, сидя в большой неуютной кухне напротив курящей брюнетки. Его мутило от выпитого кофе, на дворе была глубокая ночь. – И почему не привыкли спать в такое позднее время молодые красивые женщины? Почему они курят “Данхилл” и глубокой ночью красят губы в яркий малиновый цвет?»
Он с грустью смотрел, как облаченная в обтягивающие голубые джинсы и светлую рубашку Антонова Светлана Анатольевна семьдесят шестого года рождения, незамужняя, нигде до сего момента не работающая, элегантно выпускает струйку дыма из малиновых губ. Честно признаться, ночной допрос без протокола Леонидов организовал из-за нее. Интересная штучка, а он был холост, молод и нахален.
Брюнетка цену себе знала. Попросила называть ее Ланой. Пока милиция работала на этаже, освежила макияж, взбила волосы и теперь, отвечая на вопросы, манерно тянула гласные. И курила. Кокетливо ввернула, что теперь, мол, на свободной охоте. В данный момент новоиспеченная Диана-охотница пыталась обрисовать характер своих отношений с удачливым бизнесменом Александром Серебряковым:
– Что ж, деньги у Шурика были, конечно, приличные. Ну и тачка солидная, прикид. Своя фирма, все ж таки. Но лишнего не допросишься. Скупердяй, хотя и русский.
– Вы, как понимаю, имели дело с людьми разных национальностей?
– Это я так. К слову. – Брюнетка хлопнула густо накрашенными ресницами.
Леонидов прикинул свои шансы: это у Джеймса Бонда все просто, а наши герои-сыщики на такси не ездят. Представив Лану в общественном транспорте, Леонидов не удержался и хмыкнул.
– Что такое? – вскинулась брюнетка. И откровенно зевнула: – Сколько времени, не подскажете?
– Почти три часа ночи.
– Бог ты мой, как поздно!
– Еще пара вопросов. Скажите, Лана, он вас любил?
– А ты с юмором, парниша!
– Алексей Алексеевич Леонидов. Старший оперуполномоченный.
– Как скажешь, – рассмеялась брюнетка и глубоко затянулась сигаретой. – Для справки. Любовь бывает разная – жидкая, твердая и газообразная. Химию в школе проходил? Я тоже. Мой вывод из этой науки таков: предпочитаю любовь твердую, в твердой валюте, разумеется, а ты что подумал? Ха-ха! Что касается эфира, то это не ко мне. И Шурик романтиком не был. У нас были нормальные человеческие отношения. Товар – деньги – товар. Что касается жидкой любви. Сопли и слюни – это к его жене, с которой Серебряков прожил пятнадцать лет без любви, но в согласии.
– Это ваш вывод или Серебряков так сказал?
– Он со мной не откровенничал. Насчет своих чувств. Но жену не любил, это точно.
– А она про вас знала?
– Естественно! Какая дура поверит в переговоры, которые происходят непременно по вторникам и четвергам и до часу ночи? Я так понимаю, ее это устраивало.
– Чем вы объясняете такую пунктуальность?
– Тем, что он был сволочью! Да, да, да! Трижды сволочью! И как приятно говорить «был»! А если уж хотите знать о любви, он любил только себя и свою фирму. А секс у него был по минутам расписан. Чтобы знать, сколько платить, за что платить и, не дай бог, не отстегнуть лишку.
– И много он вам платил? Простите за нескромный вопрос.
– Хата, еда, шмотки. Подарки к празднику, по-моему, всегда одинаковые покупал и мне, и жене. Наличных давал мало.
– Сколько?
– Это не те деньги, о которых стоит говорить, – уклонилась от прямого ответа Лана. – Вообще зря вы ко мне прицепились. Я ведь все понимаю. Подозреваете меня. Я знаю правила игры. Мне не было смысла сдавать Серебрякова наемным убийцам. Это он – труп, а мне ведь еще жить и жить! Мне репутация дороже.
«Скажите, пожалуйста! – хмыкнул Леонидов. Мысленно, разумеется, чтобы подруга убитого не перестала откровенничать. – У шлюхи – репутация! Которой она дорожит!»
– И все же… С чего вы взяли, что Серебряков так относился к жене, Светлана Анатольевна? Что не любил ее? – стараясь быть официальным, спросил Леонидов.
– Я однажды видела мадам в такой же, как у меня, норковой шубке. Это унижение для женщины, когда муж везет в один и тот же магазин сначала любовницу, а потом ее! Причем уверена, Серебряков нарочно так делал. Подчеркивал свое пренебрежение. А серьги, которые он мне на Новый год подарил? Случайно, а может, и специально, достал из кейса две одинаковые коробочки, одну отдал, другую положил обратно. Мне-то что, я за эксклюзивом не гонюсь. Серьги и продать можно. Но мадам должно быть обидно. Она женщина тонкая. Не в смысле тела. Толстая, как бочка! Фи. В смысле души. Кстати, почему не зовете меня Ланой, как просила?
– Вы сами придумали себе такое имя?
– В книжке прочитала. Света – это банально. Не звучит. Свет на свете полно. А я девушка изысканная.
– Но за эксклюзивом не гонитесь. Логично. А с кем вы, изысканная Лана, откровенничали о своем любовнике Александре Серебрякове? О его привычках, маленьких тайнах? Быть может, вас о его делах расспрашивали?
– Я же сказала: о делах Шурика не знала ничего. Эту тему мы не затрагивали. Если хотите, мне его дела вообще до фонаря! Были. Ну встретились, ну поужинали в ресторане, перепихнулись и чао-какао. Я, знаете ли, легко поддаюсь влиянию. Шурик приучил меня молчать в тряпочку, не лезть в разговоры с его деловыми партнерами, не задавать глупых вопросов. Тем более не задавать умных. За то время, что мы были вместе, у меня не только школьная химия из головы улетучилась. Мозги испарились. Между прочим, я хорошо училась. А о привычках его сволочных я очень даже люблю рассказывать. Обожаю. Вон хоть Ленке, соседке, что за стенкой живет. Она как с родителями поругается, так идет ко мне коньяк пить. Она мне о своем, а я ей о своем, о женском. Ой, чего это я плету, дура, они же мертвые лежат в морге вместе с моим Серебряковым! Мама дорогая, что ж теперь будет?