— Странно, — поджала губы капельдинер Марта Андреевна, положив букет на стол. — Я точно помню, что в прошлый раз это был пожилой мужчина. А сейчас женщина. Они что, сговорились вам одинаковые цветы приносить?
— Инка, это то, о чем я подумала? — с тревогой спросила Люська, когда за Мартой закрылась дверь. Общих спектаклей у нас с ней было немного, и в тот вечер мы совпали впервые после гастролей. — Федечка?
— Понятия не имею, — я едва сдерживала слезы. — Но думаю, что да. Это уже не в первый раз. Одинаковые букеты, как там, в Энгельсе. Через капельдинера. И все время разные люди.
— Слушай, Ин, это называется газлайтинг. Он хочет тебе крышу расшатать, чтобы потом голыми руками взять. Может, в полицию?
— А что я там скажу, Люсь? — я обреченно махнула рукой. — Что какие-то типы цветы передают и мне поэтому страшно? Что-то вы, скажут, девушка, в куколки заигрались. Может, вам к доктору?
— Да… Тот твой псих хотя бы стандартный был и не прятался, а это вообще черт знает что. Как вспомню его — просто бр-р-р! Мурашки по коже. Кстати, ты о нем хоть что-нибудь знаешь? Кроме того, что он брат твоего однокурсника?
— Откуда? Мы когда в ресторане сидели, он вообще ни слова не сказал. Только смотрел так, что кусок в глотку не лез.
— Да я видела, — Люська хихикнула, но тут же оборвала смешок. — Как удав на кролика.
Она попала в яблочко. Именно так я себя тогда и чувствовала. И продолжала чувствовать с того самого дня, все сильнее и сильнее. Вот только ни за что бы ей не призналась, что удав вызывает какой-то болезненный, разрушительный интерес. Что меня тянет к нему против воли. И нет уверенности в том, что когда он, по Люськиному выражению, расшатает мне крышу и появится лично, я смогу сопротивляться.
— Послушай, — она подошла ближе, на ходу брезгливо скинув букет в мусорную корзину, — мой паразит неуправляемый потаскун, но он хоть безобидный. Легкий, веселый, очаровательный. Поэтому я от него до сих пор и не ушла. А этот, мне кажется, реально опасный. Ты помнишь, о чем вы тогда говорили в ресторане? Такие типы просто так не цепляются к кому попало, только к тем, в ком слабину почувствуют.
Я задумалась. Да, из дома уезжала в препаршивом настроении. Но именно в тот вечер после спектакля его припорошило солнечной пылью с надеждой на лучшее. Значит, было что-то еще…
— Да нет, ничего особенного. Вспоминали институт, однокурсников, о работе говорили. Черт… ну конечно! — отчетливо всплыла неловкая пауза и как дрогнули ноздри Федора в тот момент. Как будто действительно что-то учуял. — Сашка понес про детей — мол, поторопись, а то потом поздно будет, я сказала, что мы думаем насчет усыновления. Тогда мне показалось, спокойно сказала, но сейчас понимаю, что, пожалуй, нервно.
— Мда… — Люська покачала головой. — Эти твари великолепные психологи. На подсознательном уровне ловят, на лету. Раз нервно и только думаете — значит, это еще живая рана. А любая рана — это уязвимость. Значит, можно ловить. Ин, он рано или поздно появится. Упрись и не сдавайся. Не думаю, что в кусты потащит насиловать, не это ему нужно. И, кстати, я сегодня к маме на Петроградку еду, хочешь крюка сделаю, заброшу тебя?
Мы вышли с ней через служебный выход, позже остальных. Вечерами там было очень неприятно. Яркая лампа над дверью и густая тень по обе стороны. Показалось, что кто-то стоит и ждет, но Люська ничего не заметила. Довезла меня до дома, подождала, пока поднимусь и маякну в Воцап, что все в порядке.
Следующим вечером я играла в другом спектакле и вышла одна. Из темноты навстречу двинулась мужская фигура, внутри мгновенно оборвалось, но это оказался Водолей. Как же я ему обрадовалась! Совсем как тогда, на вокзале.
Потом вечерних спектаклей снова не было, но паранойя моя уже расцвела пышным цветом. Я подскакивала от любого резкого звука и шарахалась от каждой тени. Казалось, что Федор следит за каждым моим шагом, что он за каждым кустом, за каждым углом. И даже, может, заглядывает в окна третьего этажа. Иначе зачем бы я так маниакально задергивала шторы, о которых раньше вообще не вспоминала и ходила по квартире голая.
Я понимала, что Люська абсолютно права. Федор доведет меня до полного нервного истощения и появится в тот момент, когда я точно не смогу сопротивляться. И тащить в кусты не надо будет, сама пойду, как загипнотизированная.
Когда я попыталась противостоять своему страху, представив Федора на месте Водолея, это не могло помочь. В том, что мы называли хардом, не было боли, насилия, унижения. Всего лишь игра, приятная для обоих. Моя попытка все только усложнила, заставив Водолея сомневаться во мне. А его новость о командировке показалось передышкой всего на несколько секунд. Потом стало еще страшнее.