Последний маячок был около дохлой жабы. Сергей Тимофеев, согласно договорённости, должен был добраться до неё на вездеходе во второй половине земных суток, чтобы заняться обследованием твари и, возможно, изъятием её из жизненной среды. То бишь, ловлей и помещением в клетку, если та живая, либо консервацией, если та мёртвая. Самому Янко делать у жабы было нечего, но, повинуясь неподотчётному влечению, а точнее - любопытству, - он посадил шаттл у скалы и направился в гости к старой знакомой - странной окольцованной твари с десятком глаз и растопыренными коленками. Вук влетел пещеру, унимая одышку от бега будто бы со штангой на плечах, вскинул в шутливом приветствии руку, здороваясь с лягухой, пусть даже и дохлой.
- Сергей, - вызвал он коллегу секунду спустя. - Кажется, тебе тут делать нечего. Животное пропало.
- Совсем? - печально отозвался Тимофеев.
- Совсем. Только круг от пузыря остался. И отпечаток на песке. Знаешь, судя по следам - оно испарилось.
- Забавно, забавно..., - с той же грустью проговорил Сергей. - Может, в здешней атмосфере белки умерших существ распадаются и улетучиваются в виде чистых составляющих? Азот налево, углерод направо... Это было бы очень забавно, потому что охота была бы почти невозможной, добычу пришлось бы есть быстро...
- Серёга, - оборвал рассуждения Вук. - Я полетел дальше, а ты сам решай, надо тебе сюда или нет. Сообщишь потом, что надумал.
- Я сразу сообщу. Я не поеду. У меня тут новый вид грибов обнаружился. Панцирных. Такая, знаешь прелесть... Ты, кстати, как себя чувствуешь?
- Нормально. Я даже овсянку твою осилил. Чувствую, как силы так и прут из меня.
- Ладно, балабол, я рад. Иди, трать свои силы.
Он отключился. Вук с неожиданной горечью подумал, что Сергей рад не по порыву души, а по должностным обязанностям, ибо в случае тяжёлой болезни одного из членов экспедиции полагалось срочно свернуть изыскания и вернуться на Землю. Соответственно с потерей трёх четвертей гонорара. С очень большой материальной потерей.
Первый пилот склонился над кругом посередине пещеры. След от пузыря, укрывавшего жабу, представлял собой чуть спёкшуюся корочку. Вук потрогал запечённый песок, пошевелив пальцами, тот рассыпался, разорвав круг. Поднявшись с колен, Вук на мгновенье ослеп: резкая боль пронзила голову от темени до подбородка. Наверное, слишком быстро встал. Вук подождал, пока утихнет буря в черепе, зафиксировал на камеру следы от силового шара, а затем продолжил путь к хребту Курта Гёделя.
Голову раздирало на части. Вук протянул около часа в полуобморочном состоянии, а затем, осознав, что толку от его вылета не будет, впрыснул обезболивающее из личной аптечки. Голова отяжелела, окаменела, превратилась в бесформенную замороженную ледышку, но дышать стало легче, и Янко наконец-то начал различать подробности, слившиеся до того в один бесформенный кусок.
Съёмка, анализ, зондирование и прочая работа протекли через руки и мозг Вука автоматически, без малейшего участия сердца. Первый пилот механически глядел на сиреневое небо, на фоне которого расходились бьющие из-за горизонта лучи светила - сначала в западной части, потом, спустя несколько часов, в восточной, а затем снова в западной. Также механически переждал в челноке налетевший смерч, несильный, но достаточный для того, чтобы автоматическое управление везделётом выпустило якоря, вбуравив их в твердь Тенеры. Смерч обрушил на глазах Вука навершие скалы, камнепад чудом не задел челнок, но и на это происшествие Янко отреагировал вяло.
Внутри черепа кто-то дотошный разбирал и сортировал мысли. "Симург", новая база, платиноиды, панцирные грибы, жаба, нелокальность - в один ящичек. Мила, обнажённая Мила, сердитая Мила, хохочущая Мила, женщины, любовь, секс, влечение - в другой ящичек. Родительский дом, детство, Питер, Хиппи, школа, Земля, Луна, Млечный путь - на полочку. Черезов, Кудря, Форбек, Виссер и остальные тенерийцы - на следующую полочку...
- Того и гляди, голоса начну слышать, - обеспокоенно сказал себе Вук. - Белочка продолжается? Серёга! Ты там как?
Он включил громкую связь, чтобы разогнать тучи беспокойного одиночества.
- Я на базе. Протоколирую эндемики. Хиппи твоего джина сгрыз. Соболезную, брат.
Вук чертыхнулся. Прожорливый щен. Как диверсант в тылу врага пёс уже вполне состоялся.
- К жабе не ездил?
- Нет, - поспешно ответил Тимофеев. - Времени не было. Столько дел.
Копошение в мыслях чуть ослабло, но ярко вспыхнул образ Филиппа Ермишина, врача-биолога последней тенерийской экспедиции. С Филиппом Вук знаком был шапочно. Обычный пилот-космонавт, может, чуть более суровый по характеру, чем другие, но очень ответственный и деятельный. Перед Вуком всплыло отчётливое изображение лица коллеги - худое, угловатое, с вечной щетиной на щеках и насторожённым сосредоточенным взглядом из-под лохматых бровей. Ермишин сморщил переносицу и пожаловался на колики в боку. Жалоба прозвучала невербально, никаких обращений к себе Янко не слышал, и даже не видел, как Ермишин шевелит губами. Просто Вук вдруг понял, что у Филиппа колет в правом боку и Филипп даёт об этом знать.
При чём тут Филипп? Отогнав назойливый образ, Вук снялся с места и принялся осматривать с высоты окрестности, отыскивая подходящее место для будущей базы. Подсказчик мягко посоветовал обратить внимание на долину, окружённую со всех сторон кольцом сопок, Янко снизился и запустил анализатор условий. Пока кибер-эксперт оценивал обстановку, Вук пытался отогнать думы о дурацких коликах Ермишина. В качестве противоядия он вспомнил Форбека, Рейнгольда Форбека, чья жизнь оборвалась в полёте, но не вполне типичном для космонавта - в полёте из окна небоскрёба. Ритц Карлтон, Гонконг, пять звёзд. Нераскрываемое, укрепленное, пуленепробиваемое панорамное окно оказалось разбитым (?), словно разгромленным из огнемёта. Ветер, ворвавшийся в номер, разметал и расшвырял всю мебель, как бумажные кораблики, что совсем неудивительно для высоты почти в триста метров. Швырнул ли ветер Рейнгольда или тот шагнул сам - полиция ответить не смола. Как не смогла ответить и на вопрос, кто и чем высадил окно. Угловые камеры наблюдения в тот злополучный день не записали ничего достойного, камера главного холла почему-то не работала, а в самом номере по этическим соображениям камеры не устанавливались. На похороны Форбека прибыли все живые на тот момент тенерийцы первой волны - Черезов, Виссер, Горохов, Горовиц, Галиль и Ко Сенг. Джеки Горовиц и Самир Галиль на тот момент ещё не знали, что будут следующими в череде кровавой жатвы. Виссер тогда облачился в широкий балахон, разрисованный необычными яркими узорами с оптическими иллюзиями. Народ, прибывший почтить память космонавта, всю церемонию таращился на хитон Даана и на его замысловатую шапочку. Ещё бы! Такое яркое сиренево-бирюзовое пятно на мрачном фоне траурных одежд. Холограмму Виссера тиснули все таблоиды мира, а сам Даан Виссер получил затем кучу заказов на картины с космическими сюжетами. Он весьма неплохо писал маслом.
"Уж не Виссер ли помог уйти Форбеку? - подумал Вук. - Парень здорово раскрутился после тех похорон. Малюет грибо-червей в лучах фиолетовых закатов, гребёт денежки". Помыслив так, Янко устыдился. Что за бред лезет в голову! Наверное, это из-за болезни. Даан летал в паре с Рейнгольдом, они оба чуть не погибли во второй тенерийской партии - Форбек упал со скалы, осыпавшейся под тяжёлым шагом пилота, Виссер тащил его на себе около десяти километров, пока не достиг брошенный вездеход. Даан донёс товарища до машины и отрубился сам, потому что израсходовал весь запас кислорода. К счастью, они уже попали в зону аларм-мониторинга, из вездехода выкатился "лекарь" и привёл обоих в чувство. Сейчас бы таких проблем уже не было. Везделёт может доставить исследователя практически в любую точку, так что лазанье по горам потеряло свой смысл. А тогда корабли для прохода через точки нелокальности ещё не комплектовались везделётами из-за недостаточной ёмкости матрицы для сборки-разборки. Годом позже были открыты ДНК-носители, и пилотируемые аппараты усложнились.