- На данный момент я разъезжаю по бывшему адронному коллайдеру. Занятная экскурсия, никогда бы не подумал, что это так...
- Как?
- Величественно, что ли... У тебя дело ко мне?
- Да. - Вук с оборота взял быка за рога. - Ты случайно не знаешь, где Виссер купил тот безумный балахон, в котором он пришёл на похороны Рейнгольда?
- Он не купил. Он... Короче, это был мой балахон. Мне его подарили в ЮАР после выступления с лекциями.
- Так это ты дал его Даану?!
- Я не давал.
- Не понял, - сказал Вук. - Тогда как он попал к Виссеру?
- Не знаю, - сухо ответил Ермишин. - Этот дурацкий кафтан у меня пропал сразу после возвращения из Африки. Я забросил его в какой-то угол в своём доме и увидел потом на Виссере. На похоронах.
- И ты не стал выяснять, как накидка перекочевала к Даану?!
- Не стал, - помолчав, произнёс Филипп. - Я не собирался носить эту тряпку, я ж в ней как пугало. А у художника - имидж. К тому же я сам посоветовал ему быть нестандартным. Он понял, как мог.
- Ты подумал, что Виссер - вор...
- Нет, - отрезал Ермишин. - Я так не думал. Повторю - я не собирался носить этот чёртов балахон, а Виссер... Понимаешь, Даан всегда будто в трансе ходит, он как будто не здесь, он в своём мире. Он художник, понимаешь? У него иные категории ценностей. А что такое тряпка перед вечностью? Тьфу на тряпку, не имеет она ценного перед вечностью, понимаешь?
- Но он взял чужое.
- Знаешь, Вук, взять чужое - это взять то, что нужно другому человеку. А балахон никому не был нужен. К тому же я сам, повторюсь, предлагал Даану как-то выделиться из толпы, чтобы раскрутиться.
- Тебе нравятся его картины?
- Очень, - признался Филипп. - Я у него штук десять купил.
- Там же неправда нарисована.
- А мне не нужна правда, Вук. Мне нужна мечта. Ни ты, ни я уже не попадём в космос, ну, разве что аниматорами в звёздный отель на Амикайе. Так почему хотя бы не помечтать о других планетах? И вот что, Янко, - угрожающе добавил Филипп, - не трогай ты Виссера. Узнаю, что ты копаешь под него, первый дам тебе в глаз. Или в переносицу. Он единственный из нас, кто делает что-то по-настоящему вечное.
- А Горохов? А ты? Разве вы не трудитесь во благо общества?
- Мы трудимся для себя. И так ли мы трудимся? Мы, скорее, - почётные члены трудового коллектива, чем реальные работники. Мы сбоку припёка в этой системе, а Данька - он сам себе система.
Поблагодарив разнервничавшегося коллегу, Янко отключил связь. В то, что Виссер банально спёр цветастый лапсердак, годный лишь для распугивания ворон на ретро-дачах, он не верил. И если Филипп допускал такую мысль, но толковал её с высоких позиций, то Вук просто-напросто не верил. Поговорить бы с самим Виссером... И что за шок-флаер, который якобы послужил орудием убийства? Мобильные вездеходы и везделёты укомплектовывались лазерными сигнальными средствами, но они были рассчитаны на преломляющую среду той планеты, на которую отправляли технику. То есть на атмосферу Тенеры. В земном воздухе тенерийский шок-флаер просто не сработал бы. Бред. Чушь и бред.
Вук прислонился к стволу дерева, мрачно оглядел окрестности. Взор не выцепил ничего подозрительного. Обычная жизнь города: хаотичное движение персональных машин, строгие потоки такси в верхних эшелонах и народ - то лениво прогуливающийся, то бешено мчащийся по архиважным делам. А ведь вчера Вук пытались убить. Записать в отряд вечно молодых тенерийцев - вечно молодых, вечно пьяных. И арест Виссера - тоже пунктик чьей-то адской стратегии по выводу из игры космонавтов. Янко отлепился от липы и пошёл домой, поминутно оглядываясь.
У дома в том самом скверике, где произошло знакомство с философствующим бродягой, его вновь кто-то тихо окликнул из-под распластанных по земле кустов. Янко остановился, подобравшись и сконцентрировавшись.
- Дядя Вучо! - Голосок был тонким, детским.
Пилот присел на корточки и узрел перед собой зарёванную перепачканную мордашку Алины-Пульки, дочери Серёги Тимофеева.
- Привет, мартышка. Ты зачем туда залезла? - поинтересовался Вук.
- Их убили, - проговорила девочка сквозь стук зубов. - Их убили, а я убежала.
- Кого убили? - нахмурился Янко.
- Папу и маму... Сначала папу, а потом мама выбежала, и тогда маму.
Вук мгновенно сориентировался. Он кувырком нырнул под куст, прижав к себе малышку. Подхватив девочку, он выписал сложный зигзаг и выбрался на противоположной стороне садика, мысленно возблагодарив неизвестного инженера-озеленителя, высадившего столь причудливые узоры зелёных насаждений. Затем, легко вскинув Пульку на руки, быстро, но не бегом, чтобы не возбуждать подозрений, зашагал по направлению к воздушному моллу возле Чкаловской. Третий этаж молла занимал детский развлекательный центр - туда Вук и спешил с Алиной на руках.
- Ты была дома? Тебя видели? - спросил он, когда поставил девочку перед игровым автоматом, а сам встал за спиной, крепко обняв её. Любопытный взгляд постороннего человека не задержался бы на этой парочке: эка невидаль - отец привёл дочку поразвлечься.
Пулька всхлипнула, помотала головой, потом стала содрогаться всем тельцем и мычать что-то невнятное. Вук, придержав малышку, осторожно вытер ей слёзы.
- Послушай, заяц, - сказал он как можно мягче. - Если это всё правда, я тебя не брошу. Я буду оберегать тебя и никому не отдам. Мы будем жить вместе. Я обязательно найду виновных и накажу их. А потом мы уедем куда-нибудь - куда ты хочешь, - чтобы ничего не напоминало о горе. Ты только успокойся и расскажи, как всё было.
- Меня не было дома, - проговорила Алина, взяв себя в руки. - Я у Васьки в гостях была. Мы играли в конструктор, а одна деталька под диван закатилась. Я полезла за ней и вижу, как в моей комнате кто-то чужой ходит...
- Постой, как же ты свою комнату могла видеть через стену?
- У нас же дырка! Мы с Васькой проковыряли, чтобы переговариваться!
Вук, наморщив переносицу под авиаторами, припомнил, что, кажется, Пулька уже говорила об этой дырке.
- Через дырку к тебе хомяк приходил, - сказал он.
- Да, когда Шпулька пропала, - прошептала девочка и снова заплакала.
Пилот, накрыв её ладошку своей пятернёй, поводил джойстиком, изображая игру и пережидая приступ рыданий. Ничего. Пусть поплачет. Лучше так, чем молча смотреть в одну точку на стене.
- Кто ходил? Мужчина? Женщина? Один или несколько человек? - продолжил Вук, когда плечи Алины перестали вздрагивать.
- Папины тапки с дыркой ходили и мамины шлёпки, а еще большие ботинки с номером четыре.
- Цвет ботинок? Размер?
- Коричневые, больше папиных тапок.
- Значит, мужские. А что значит - номер четыре?
- На них написано было: номер четыре.
- А ты умеешь читать?
- Что ж, я дура какая-то? - презрительно произнесла Пулька. - Конечно, умею. И цифры знаю. На ботинке были цифры: номер четыре.
- А потом?
- Папа сказал "Проходи", а я взяла детальку и вылезла из-под дивана.
- Тебе было неинтересно узнать, о чём говорят взрослые?
- Не-а, неинтересно. Меня Васька позвал, чего это я там засиделась. Я и вылезла.
- Гол! - фальшиво воскликнул Вук, отправляя на тридике мяч в ворота. И тихо добавил. - Говори дальше.
- Дальше мы с Васей достроили город, и я пошла домой. Я увидела, что дверь открыта, я удивилась, потому что мама с папой всегда закрывают дверь, я зашла, а там... Там... Я убежала... Испугалась потому что... Я боюсь...
И она замолчала. Вук склонился над её личиком - взгляд поверх дурацких солнцезащитных очков, столь нелепо выглядевших в полутёмном помещении, запечатлел стеклянные глазёнки с расширенными зрачками. Янко стало жутко. Очи оцепеневшей девочки не реагировали ни на картинку в "аквариуме", ни на самого Вука. Он потряс её за плечо, та безвольно поддалась его движению.
- Понятно, - прошептал Вук. - Ладно.
Он спустился с девочкой в тридитеатр, взял билет на только начавшееся представление. Усадив Алину в кресло и наказав никуда не уходить, оставил её в тёмном зале одну, а сам рванул к пультам заказа товаров. С карточки своей матери оплатил футболку, кепку, куртку и штаны для мальчика (прикинув на глаз, взял на рост 120). Полученные обновки - их принёс голубой вертолётик, спозиционировавшись точно над стойкой заказов - он сунул под рубаху и так, с оттопыренным комом на боку, вернулся в зал. Чтобы не травмировать девочку запахом, вместо привычного виски он перед входом в визор заправился лёгким вином. Не слишком надолго хватит, но не так гадко воняет.