"Ганга!И не возвращайся за мной, а так же не посылай кого-нибудь забрать меня. Я буду в безопасности. Ганга! Ганга!"
Сапфира расстроено взвыла, а затем неохотно пошла к выходу из пещеры. Сидя в ее седле, Роран сказал:
– Эрагон, идем! Не будь дураком. Ты слишком важен, для того, что бы рисковать, — остальная часть его предложения потонула в шуме, производимом Сапфирой, когда она вылетала из пещеры.
В ясном небе, ее чешуя искрилась подобно множеству блестящих голубых диамантов. Она была, подумал Эрагон, великолепна: гордая, благородная, и гораздо красивее, чем любое другое живое существо. Никакой олень или лев не сравнится с величественностью дракона в полете.
"Неделю, – сказала она, – это тот срок, который я согласна ждать. Затем я верну тебя, Эрагон, даже если мне придется столкнуться на своем пути с Торном, Шрюкном и тысячью магов..."
Эрагон стоял там, пока она не растворилась вдали, и он не смог больше чувствовать ее мысленно. Затем, с тяжестью на сердце, он расправил свои плечи и, отвернувшись от солнца и других ярких и живых вещей, еще раз спустился в темные туннели.
5. Всадник и раззак
Эрагон сидел, залитый не согревающим сиянием своего темно-красного светящегося шара, в коридоре, с тянущимися вдоль него камерами, около центра Хелгринда. Посох лежал у него на коленях.
Скала отражала его голос, когда он повторял фразу на древнем языке снова и снова. Это была не магия, а скорее послание к оставшемуся раззаку. То, что он говорил, значило это: "Приди, о Ты, пожиратель человеческой плоти, давай закончим этот наш бой. Ты ранен и я утомлен. Твои товарищи мертвы и я один. Мы оба сильны. Я обещаю, что не стану ни использовать грамари против тебя, ни вредить или заманивать тебя в ловушку с помощью заклинаний, которые я уже применял. Приди, о Ты, пожиратель человеческой плоти, давай закончим этот наш бой…"
Время, в течение которого он говорил, казалось нескончаемым: ни разу, когда в мертвенно-бледной освещенной комнате, остававшейся прежней во время повторения слов, чьи последовательность и смысл перестали иметь значение для него. Через какое-то время его требование прекратилось и странное спокойствие опустилось на него.
Он остановился с открытым ртом, затем осторожно закрыл его.
Перед ним футах в тридцати стоял раззак. Кровь капала с края поношенной одежды существа.
- Мой хоз-з-зяин не хочет, чтобы я убил тебя, - прошипел он.
- Но это не имеет значения для тебя сейчас.
- Нет. Если я погибну от твоего посоха, позволь Гальбаториксу заключить с собой сделку, как он хочет. У него гораздо больше душ-ш-ши, чем у тебя.
Эрагон рассмеялся:
- Души? Я – защитник людей, а не он.
- Глупый мальчишка, - раззак приподнял немного свою голову, смотря мимо него на труп другого раззака дальше по туннелю. – Она была моей самкой (hatchmate). Ты стал с-с-сильнее с нашей первой вс-с-стречи, Губитель Шейдов.
- Случилось, так или умри.
- Ты заключишь со мной договор, Губитель Шейдов?
- Какой договор?
- Я последний из своего рода, Губитель Шейдов. Мы – древние, и я не хотел бы, чтобы нас забыли. Напомнишь в своих пес-с-снях и в ис-с-сториях смертным о ужасе, который мы внушали твоей расе?.. Помни как нас боялись!
- Почему я должен делать это для тебя?
Спрятав свой клюв у себя на узкой груди, раззак кудахтал и чирикал (chittered) несколько минут.
- Потому что, - произнес он, - я расскажу тебе кое-какой секрет, да-а-а, расскажу.
- Тогда рассказывай.
- Дай мне свое слово с-с-сначала, чтобы ты не обманул меня.
- Нет, расскажи мне. А потом я решу, стоит ли соглашаться.
Прошла минута и никто из них не двигался, хотя Эрагон держал свои мышцы напряженными в ожидании неожиданной атаки. После другого шквала резких щелчков, раззак сказал:
- У него есть почти найденное имя.
- У кого?
- У Гальбаторикса.
- Имя чего?
Раззак зашипел от разочарования:
- Я не могу сказать тебе. Имя! Настоящее имя!
- Ты должен дать мне больше информации об этом.
- Я не могу.
- Тогда никакого договора мы не заключим.
- Проклинаю тебя, Всадник! Я проклинаю тебя! Пусть ты не найдешь ни пос-с-стели, ни прибежища, ни спокойствия на этой своей з-з-земле. Пусть ты покинешь Алагейзию и никогда не вернешься.
Заднюю часть шеи Эрагона закололо от холодного прикосновения страха. В своих мыслях он снова услышал голос травницы Анжелы, когда она бросила свои кости дракона для него и предсказала его будущее и такую же судьбу.
Пола (mare's tail) крови отделила Эрагона и его врага, когда раззак откинул назад свой промокший плащ, открывая самострел, в котором была уже наложенная на тетиву стрела. Поднимая и натягивая оружие, раззак выпустил болт в грудь Эрагону.
Эрагон отбил стрелу в сторону своим посохом.
Словно эта попытка была не чем иным, как предварительным жестом, который был предписан обычаем и который они выполнили прежде, чем продолжить свое настоящее противоборство. Раззак нагнулся, положил самострел на пол, затем привел в порядок свой капюшон и медленно и осторожно вытащил свой leaf-bladed меч из-под своей одежды. Пока он делал это, Эрагон встал на ноги и занял позицию shoulder-wide, его руки сжимали посох.
Они устремились к друг другу. Раззак попытался разрезать Эрагона от ключицы до бедра, но Эрагон, увернувшись, ушел от удара. Сжимая конец посоха, поднятого вверх, он всадил его металлическое острие под клюв раззака и сквозь защищавшие горло твари пластины.
Раззак содрогнулся, а затем упал.
Эрагон пристально посмотрел на своего самого ненавистного врага, посмотрел в его черные, лишенные век глаза и внезапно почувствовал слабость в коленях, и его стошнило у стены коридора. Вытерев свой рот, он выдернул посох и прошептал:
- За нашего отца. За наш дом. За Карвахолл. За Брома… У меня был повод для мести. Пусть ты здесь сгниешь навсегда, раззак.
Подойдя к нужной камере, где Эрагон нашел Слоана – который был все еще погружен в свой магический сон – положил мясника на плечо. А затем стал возвращаться в главную пещеру Хелгринда. По пути он часто опускал Слоана на пол и оставлял его, чтобы обследовать камеру или боковое ответвление, которые не посещал ранее. В них он обнаружил много зловещих орудий, включая четыре металлические фляги с маслом сейтр, которые быстро уничтожил, чтобы никто больше не смог использовать разъедающую плоть кислоту в своих дальнейших злобных замыслах.