Эрагону эта часть его жизни приносила огромную радость. Сапфира оказалась не только удивительно умной, но и на редкость самостоятельной. Ей было свойственно на все иметь свою точку зрения, и порой её взгляд на вещи казался Эрагону совершенно чуждым людским понятиям, но тем не менее они отлично понимали друг друга — даже без слов, на значительно более глубоком духовном уровне. Действия и высказывания Сапфиры постоянно открывали в её характере что-то новое для Эрагона. Однажды она, например, поймала орла, но есть птицу не стала, а выпустила на свободу, сказав: «Ни один небесный охотник не должен окончить дни свои, став жертвой другого небесного охотника. Лучше умереть, гордо паря на крыльях ветра, чем быть навечно пришпиленным к земле!»
Эрагон, естественно, отказался от своего намерения показать Сапфиру Гэрроу и Рорану в связи, во-первых, с намерением брата временно перебраться в Теринсфорд, а во-вторых, с осторожным заявлением самой Сапфиры, которая категорически не желала, чтобы её видел ещё кто-то, кроме самого Эрагона. Собственно, и сам Эрагон по-прежнему боялся сообщать семье о существовании Сапфиры, понимая, что на его голову тут же посыплются упрёки, обвинения и требования немедленно от драконихи отделаться. Так что он тоже изо всех сил оттягивал этот неприятный момент, убеждая себя, что подождёт какого-нибудь благоприятного знамения, а уж потом откроет свою тайну.
Ночью, накануне отъезда Рорана, Эрагон зашёл к нему в комнату, желая напоследок поговорить с братом по душам. В коридор из неплотно прикрытой двери в его комнату падала полоска неяркого света. На столике у кровати горела масляная лампа, длинные тени лежали на стенах, на опустевших полках. Роран стоял к нему спиной, увязывая в узел свои пожитки; спина его выглядела очень напряжённой. Вдруг, перестав собираться, он взял в руки что-то, лежавшее на подушке. Это был блестящий, отполированный водой и временем красивый камешек, который Эрагон когда-то давным-давно ему подарил. Роран хотел было сунуть камень в узел с вещами, но потом, видно раздумав, положил его на полку. Почувствовав в горле какой-то болезненный комок, Эрагон не решился его окликнуть, повернулся и снова незаметно выскользнул в коридор.
ЧУЖАКИ В КАРВАХОЛЛЕ
Завтракали они кое-как, но чай был, как всегда, горячий. За ночь на оконных стёклах вырос довольно толстый слой льда, и, когда растопили очаг, лёд растаял и теперь стекал на дощатый пол, оставляя тёмные лужицы. Эрагон смотрел на Гэрроу и Рорана, стоявших у кухонной плиты, и с лёгкой грустью размышлял о том, что, возможно, в последний раз видит их вместе перед долгой разлукой.
Наконец Роран сел на стул и принялся зашнуровывать башмаки. Тяжёлый заплечный мешок уже стоял рядом наготове. Гэрроу, засунув руки глубоко в карманы, понуро возвышался над сыном. Рубаха висела на нем мешком; кожа казалась серой.
— Все взял? — спросил он.
— Да вроде бы.
Гэрроу кивнул и вытащил из кармана маленький кошелёк и сунул Рорану; в кошельке звякнули монеты.
— Я специально это скопил. Для тебя. Тут, правда, немного, но на пряники хватит.
— Спасибо, отец, только я деньги на пряники тратить не стану, — ответил Роран.
— Это дело твоё. Деньги тут небольшие, — сказал Гэрроу, — но мне больше нечего тебе дать. Разве что отцовское благословение, если хочешь. Да только стоит оно немного.
Роран низко поклонился ему и с волнением ответил:
— Для меня большая честь — получить твоё благословение, отец!
— Ну, так оно твоё. Ступай себе с миром. — И Гэрроу, благословив сына, поцеловал его в лоб, обернулся к Эра-гону и сказал — может быть, чуть громче, чем нужно: — Ты не думай, сынок, я и тебя не забыл. Я вам обоим вот что хочу сказать, раз пришла вам пора в широкий мир выходить: следуйте моим советам, они вам очень даже пригодятся. Во-первых, не позволяйте никому вами командовать и никого к себе в душу не пускайте. Ежели кто в ваши тайные мысли сможет проникнуть, так запросто свяжет вас такими оковами, которые крепче рабских. Лучше собственное ухо отдать, чем кого-то в душу к себе впустить. Советую вам также выказывать всяческое почтение к людям богатым и благородным, но не стоит слепо следовать их приказам. Имейте свою голову на плечах, судите здраво, но вслух своих сомнений и суждений старайтесь не высказывать.
Никого не считайте выше себя, каково бы ни было положение этого человека. Есть бедняки, перед которыми не грех и голову склонить. Ко всем относитесь справедливо, иначе люди начнут вам мстить. В расходах будьте осторожны. Крепко держитесь своей веры и своих представлений о чести, и другие станут относиться к вам с уважением. — Гэрроу говорил медленно, чётко произнося каждое слово. — Ну, а в том, что касается любви… Тут я вам одно могу посоветовать: всегда будьте честными. Честность и справедливость — вот ваши главные инструменты, только с их помощью вы сумеете и чьё-то сердце завоевать, и чьё-то прощение заслужить. Пожалуй, это и все. — Гэрроу умолк, явно гордясь произнесённой речью.
Немного помолчали. Потом Гэрроу поднял с пола мешок Рорана и сказал:
— А теперь тебе пора, сынок. Вскоре солнце взойдёт, да и Демитон поди тебя заждался.
Роран вскинул мешок на спину и обнял отца.
— Я постараюсь вернуться как можно скорее, — пообещал он.
— Вот и хорошо! — откликнулся Гэрроу. — Ступай, ступай и не тревожься о нас.
Но расставаться все же не хотелось. Эрагон и Роран сошли с крыльца и снова остановились. Роран помахал отцу рукой, и Гэрроу тоже поднял в прощальном жесте свою костлявую руку и улыбнулся, но взгляд его был мрачен. Он ещё долго стоял на пороге, глядя, как его сын и племянник идут по тропе, потом резко повернулся и ушёл в дом, громко хлопнув дверью. Услыхав этот резкий звук, Роран и Эрагон остановились.
Эрагон оглянулся и посмотрел на ферму. Он словно впервые увидел её: их дом и невысокие пристройки отсюда выглядели довольно убогими и какими-то беззащитными. Тонкая струйка дыма, поднимавшаяся над крышей, была, казалось, единственным признаком сохранившейся здесь жизни.
— Вся наша жизнь — здесь! — неожиданно серьёзным тоном промолвил Роран.
Эрагон даже поёжился, так мрачно прозвучал его голос, и нетерпеливо буркнул:
— И, между прочим, не такая уж плохая она, наша жизнь!
Роран кивнул, соглашаясь с ним, выпрямился и двинулся навстречу своей новой удаче. Стоило им спуститься с холма, и ферма скрылась из виду.
В Карвахолл они пришли совсем рано, но двери кузни были уже распахнуты настежь. Навстречу пахнуло благодатным теплом. Балдор медленно качал огромные мехи, в огромной каменной плавильне пылали угли. Рядом с плавильней высилась чёрная наковальня и стояла обитая железом лохань с соляным раствором. С прочных металлических штырей, вбитых в стены, свисали различные инструменты: клещи, плоскогубцы, молотки всевозможных размеров и форм, долота и стамески, угольники, пробойники, напильники, рашпили, металлические сита и стальные балки, ждущие перековки, тиски, кирки и заступы… У длинного рабочего стола стояли Хорст и Демптон.
Демптон шагнул навстречу вошедшим юношам, из-под его огненно-рыжих усов сияла улыбка:
— Роран! Рад, что ты пришёл. Похоже, работы на мельнице будет больше, чем я даже с помощью новых жерновов сделать смогу. Ну что, ты готов?
Роран поправил заплечный мешок и сказал:
— Готов. Скоро выходим?
— Мне ещё нужно кое-что сделать, но это недолго: через час отправимся. — Эрагон неловко переступал с ноги на ногу рядом с ними. Демптон повернулся к нему и, крутя кончик уса, весело сказал: — Ага, а ты, должно быть, Эрагон? Я бы, конечно, и тебе работу предложил, но пока что у меня только для Рорана место нашлось. Может, годика через два, хорошо?
Эрагон смущённо улыбнулся и кивнул. Этот мельник явно был человеком незлым и дружелюбным. При иных обстоятельствах он бы Эрагону, пожалуй, даже понравился, но сейчас ему хотелось одного: чтобы Демптон никогда в Карвахолле не появлялся.