Теперь они стояли вместе со всеми и чего-то ждали. Эрагон никак не мог понять, чего же они ждут.
Почти все светильники вокруг были притушены, и этот холодный полумрак придавал происходящему особый, какой-то колдовской смысл. Казалось, никто из присутствующих не только не шевелится, но и не дышит. На мгновение Эрагону даже показалось, что все это – статуи, замороженные навек. Живым здесь казалось лишь легкое перышко благовонного дыма, поднимавшееся над мраморными носилками и распространявшее аромат кедра и можжевельника.
Где-то в глубинах Тронжхайма прогремел барабан. Звучная басовая нота отдалась во всем теле; казалось, сама гора вздрогнула от гулкого эха, точно гигантский колокол.
И процессия наконец сдвинулась с места.
Снова ударил барабан, и к нему присоединился еще один; их мерные, торжественные удары были слышны, наверное, в каждом зале и коридоре, направляя людей и гномов к некоему священному месту и придавая каждому их шагу особый смысл и особую суровую значимость, как того и требовали обстоятельства. Никаких иных мыслей, казалось, и не могло существовать при этих всепроникающих звуках, кроме одного мучительного и все нараставшего чувства, которое барабаны умело взращивали и направляли, вызывая слезы и пробуждая в душе странную светлую горько-сладкую радость.
Бумм!
Коридор закончился, и носильщики остановились меж двух колонн из оникса у входа в центральный зал. Эрагон заметил, какими торжественными стали лица гномов, как осторожно они ступают, чтобы не потревожить груды осколков Звездного Сапфира.
Бумм!
Они обогнули образованный обломками круг в центре зала, где по-прежнему виднелся инкрустированный в полу молот и двенадцать серебряных пентаграмм. Многие из осколков были поистине громадны, а некоторые сохранили даже резьбу в виде лепестков розы.
Бумм!
Носильщики, осторожно ступая и стараясь не пораниться об острые как бритва осколки, миновали то место, где некогда сиял Исидар Митрим, и стали спускаться по широкой лестнице в нижние тоннели. Процессия миновала множество пещер, служивших жилищами гномам; их дети молча прижимались к матерям и как завороженные смотрели на погребальное шествие.
Бумм!
Барабаны ударили как-то особенно громко и смолкли. Процессия остановилась в гигантской подземной пещере, своды которой были образованы ребристыми сталактитами. Эрагон огляделся. По обе стороны тянулись ряды ниш с каменными надгробиями; на каждом надгробии были вырезаны имя того, кто там похоронен, и знак его клана. Казалось, здесь тысячи, десятки тысяч могил! Полумрак, царивший в пещере, слегка рассеивали неяркие красноватые светильники, расположенные довольно далеко друг от друга.
Выдержав паузу, носильщики направились к небольшому помещению, прилегавшему к основной пещере, в центре которого возвышался просторный склеп. Двери его были распахнуты, за ними виднелась лестница, ведущая во тьму, словно поджидавшую свою очередную жертву. Руническая надпись на надгробии гласила:
ПУСТЬ КАЖДЫЙ ГНОМ, ЧЕЛОВЕК ИЛИ ЭЛЬФ
ПОМНИТ ИМЯ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА,
ИБО БЫЛ ОН ПО-НАСТОЯЩЕМУ БЛАГОРОДЕН,
СИЛЕН И МУДР.
ГУНТЕРА АРУНА!
Носилки опустили, и те из оплакивавших Аджихада, кто знал его лично, получили разрешение подойти ближе и попрощаться. Эрагон и Сапфира оказались в очереди пятыми, следом за Арьей. Поднявшись по мраморным ступеням, Эрагон вдруг испытал острый приступ тоски и отчаяния – ему казалось, что вместе с Аджихадом он хоронит и Муртага.
Аджихад на своем смертном ложе показался ему странно спокойным, куда более спокойным, даже безмятежным, чем вождь варденов выглядел при жизни; смерть, словно признавая его величие, почла своим долгом избавить его от всех земных забот и тревог. Эрагон знал Аджихада совсем недолго, но и за это время успел преисполниться к нему уважения – и как к человеку, и как к носителю великой идеи освобождения от власти тирана. Кроме того, Аджихад первым – с тех пор, как Эрагон и Сапфира покинули долину Паланкар, – по-настоящему позаботился о них, дал им кров и обеспечил их безопасность.
Потрясенный, Эрагон тщетно пытался отыскать нужные слова, способные выразить те чувства, которые он питал к этому человеку. Наконец он еле слышно прошептал, так и не сумев проглотить застрявший в горле колючий комок:
– Мы никогда не забудем тебя, Аджихад, клянусь! Покойся с миром и знай: Насуада продолжит твое дело и, благодаря начатой тобой борьбе, Империя непременно будет низвергнута! – Почувствовав прикосновение Сапфиры, Эрагон поспешил сойти с возвышения, уступив место Джормундуру.