79. СЛАВНЕЙШЕМУ ПРИНЦУ ФИЛИППУ, ВОЗВРАЩАЮЩЕМУСЯ[281]
Здравствуй, Филипп, ненаглядный мой свет, повелитель народов.
Здесь, наконец, ты наш милый, желанный. Увидеть нам дали
Боги тебя — а у нас уж в душе и надежды свиданья
Не было. Здравствуй и радуйся! Боги да будут с тобою,
Как и сыны от сынов, имущие позже родиться.
Крепким навеки пребудь, и слава твоя не погибнет.
80. ДОСТОЧТИМЕЙШЕМУ ОТЦУ УИЛЬЯМУ, АРХИЕПИСКОПУ КЕНТЕРБЕРИЙСКОМУ[282]
Поэтов лебедями тонко сам Марон[283]
Назвал, Уильям, — церкви всех прелатов честь;
И дивно, что по мненью необычному
У лебедя с поэтом совпадает все.
Обоих белоснежна белизна, один
Весь в оперенье белом, сердцем чист другой.
Приятен каждый музам, Фебу посвящен;
Обоим им на радость струй прозрачных ток,
И равно оба любят травянистый брег,
10 Певучи равно оба, и сильней, когда
Их старость удручает, на пороге, смерть.
Но кто познал природы тайны, говорят,
Что лебедей не слышно, коль Зефиров нет.
Так что ж дивиться, если в этот грубый век, —
Во оны дни певучий, — хор поэтов смолк,
Коль отовсюду Ноты воют, все глуша,
И мрачные Бореи злобных и тупых,
Благим же никому не ждать Фавониев.
А если благодатно для талантов всех
20 Фавор твоей повеет благосклонности,
Как он и есть, тотчас во всей Британии
Узришь поэтов чистых возрождение;
И так они певучи, и так звонки, что
Льют к вышним звездам песню лебединую, —
Пусть век их наш услышит и потомков век.
81. ЭТИМ СТИХОТВОРЕНИЕМ ЭРАЗМ БЛАГОДАРИТ ЗА ПРИСЛАННЫЙ ПОДАРОК[284]
О великий изысканности мастер
И первейший в науках, Кармельяно,
Вот стихами тебе пиита скромный
Возмещенье дает за дар блестящий, —
Так он золото медью возмещает.
Но ведь что и богам самим сумел бы
Благодарный, но скромный дать пиита,
Как не ритмы свои и не размеры?
А тебя одарять стихами, Пьетро, —
В лес дрова приносить, а в море — волны.
82. ЗАМОК, В ПРОСТОРЕЧИИ НАЗЫВАЕМЫЙ ГАММЕНСКИМ[285]
Что невелик я, за это страшись презирать меня, недруг;
Рема Тарпейский оплот[286] не был надежней меня.
Как хорошо защищает меня здесь крепкая насыпь,
И окружает затем ров, услаждающий взор!
Этот удобнейший ров служит мне для целей различных,
Но захочу я — и он озером станет тотчас.
Истинно, чтоб отдохнула охрана всенощная стражей,
Чтобы дозорный Линкей[287] в башне под небом храпел,
В крепости стражу дневную прилежно журавль исполняет,
10 Ночью снаружи несет гусь неусыпный ее.
И ни обучен журавль, ни наставлен, на звуки дозорных
Он, отвечая, трубит, крик поднимая до звезд.
И издали нападенья (предчувствует, кажется, их он)
Верная птица, не спя, предотвращает крича.
Гусь, не наученный также, обходит все стены, пасется,
Как подобает, и вновь он у приметных значков.[288]
Но когда солнце опять в уже близких скрывается водах,
Воины густо тогда стены заполнят мои;
Их по местам и по сменам разделит с отменным искусством
20 Тот, кто старше других или назначен к тому.
Пост не покинут они, пока снова из вод не заблещет
Солнце и светоч благой ясный не вызовет день.
Можешь добавить, что верный сей воин и неутомимый
Вот уже множество лет службу без денег несет.
83. ВИЛЬЯМУ КОПУ, УЧЕНЕЙШЕМУ ИЗ ВРАЧЕЙ, ПОЭМА О СТАРОСТИ[289]
Слава единая ты, о Коп, врачей благородных,
Искусство ль кто рассмотрит,
Или же взор обратит на заботу и верность: в обоих,
Сама, в неправде, зависть
Предпочитая другим, Вильяму почести дарит.
Сдается, убегает
Всякого рода недуг пред талантом твоим. Даже старость,
Болезнь неодолимая,
Что ни унять, ни изгнать никакие не могут лекарства,
10 Внезапно наступивши,
Соки из тела сосет и силу души истощает
Тройною сотней бедствий,
Вновь отовсюду и вновь накопившейся; все многократно
Она крушит и губит
Благо, что вместе с собою принес подрастающий возраст:
Красу, осанку, прелесть,
Памяти часть у души вместе с разумом, сном и глазами,
И силы, и проворство,
Искру творящую жизни она отнимает и жизнивернуться
Около февраля 1504 г. Написанное по-гречески, это стихотворение представляет собой так называемый «центон», составленный из стихов и полустихов поэм Гомера. Непревзойденным мастером таких «лоскутных» стихотворений был римский поэт Децим Магн Авсоний (IV в.), скомпоновавший строки своего «Брачного центона» из стихов и полустихов Вергилия. При переводе использованы соответствующие стихи «Илиады» и «Одиссеи» в переводах Гнедича и Жуковского.
вернуться
Январь 1506 г. Написанное ямбическим триметром, это стихотворение предпослано латинскому изданию «Гекубы» и «Ифигении» Еврипида, переведенных Эразмом и впервые изданных в Париже в 1506 г. Заголовок. Уильям — Уильям Уорхем (1450? — 1532), архиепископ Кентерберийский (1503 г.), лорд-хранитель печати, затем лорд-канцлер. Друг и покровитель Эразма.
вернуться
Марон — т. е. Вергилий. Ср. Вергилий, Эклоги, 3, ст. 29.
вернуться
Около 1506 г. Адресат стихотворения — Пьетро Кармелиано из Брешии (умер в 1527 г.), прибывший в Англию еще при Эдуарде IV (1442—1483) и ставший латинским секретарем Генриха VII (1485—1509). В эпиграмме «На глупого поэта» (эпигр. 129) его высмеял Томас Мор.
вернуться
Июнь 1506 г.? Ученик Эразма, а затем его покровитель Вильям Блунт, лорд Маунтджой (1479—1534), в 1503 г. был назначен комендантом замка Гемме (близ Кале); до него эту должность занимал его отец, умерший в 1485 г. Эразм нанес визит Маунтджою в 1506 г, на пути из Англии в Италию (см. К. Рэдейк, с. 279).
вернуться
Рема Тарпейский оплот... — Капитолийский холм в Риме.
вернуться
Чтобы дозорный Линкей... — Мессенский герой, отличавшийся необыкновенно острым зрением, — символ зоркого стража, от которого ничего не может укрыться.
вернуться
...у приметных значков... — в оригинале: symbola. Возможно, речь идет об изображениях гербов над главным входом в крепость, как это было обычно принято. Журавль — символ величайшей бдительности. Именно в этом смысле он фигурирует на гравюре, изображающей триумфальную арку в честь императора Максимилиана I (гравюру резали в 1512— 1515 гг. А. Дюрер и его ученики).
вернуться
Август 1506 г. Стихотворение написано в дороге, когда Эразм впервые ехал в Италию из Парижа через Орлеан, Лион и, преодолев Альпы, прибыл в Турин, где в начале сентября 1506 г. получил степень доктора теологии. О том, как было написано это стихотворение, сам Эразм говорит следующее: «Итак, чтобы обмануть неудобство в дороге верхом, избегая разговоров со спутниками, я сочинил это стихотворение, записывая его меж тем на бумаге, положенной поверх седла, чтобы не упустить чего-нибудь в одном месте, пока я искал в другом. Из записочек я переписывал то, что родилось всякий раз, когда прибывал на постоялый двор. Ты имеешь теперь стихотворение конное или, лучше сказать, альпийское, которое, однако, ученые считают совсем уж никчемным, поскольку оно уже родилось».