Эразм Роттердамский Стихотворения. Иоанн Секунд Поцелуи

Ведь это пища юных,
Как написал пустомеля — Гомер, а старым — запретна;
Ни если бы росою
Мощной тебя укрепила, сияя, супруга Титона,[294]
Ни если б три и восемь
Раз, как Фаон,[295] перевез ты Венеру по волнам Хиосским,
140 Ни если бы любые
Травы Хирон[296] сам тебе подарил, что земля производит, —
Ни перстенек,[297] ни зелья
Вместе с могуществом их не задержат летящие годы,
Ни магов заклинанья
Пеньем диковинным реки бурлящие не остановят;
И не достигнуть тем же,
Чтобы стремнины потоков течение вспять повернули,
И звездные Плеяды[298]
Остановились, и Феба недвижно стала квадрига.
150 О нет, чтоб диво — песни
Это смогли, не надейся, но так же не думай, бесчестный,
Те годы, что ты прожил,
Вспять повернуть для себя, иль продлить, что уже миновали.
Заходит солнце, снова
Новое всходит и к нам возвращается, светлое ликом.
Луна, угаснув, снова
В смене является нам и опять убывает в ущербе,
Едва стареет диском;
Ныне, возросши, она улыбается юно и нежно.
160 К своей приходит снова
Юности год, когда никнет зима с возвращеньем Зефиров,
И после льда и снега
Нам и весну, и цветы, возвратившись, приводит касатка.
Но лишь успело минуть
Наше горячее лето с летящими в пропасть годами, —
Печальная объяла
Тело зима до конца, и уже сединой забелели
Виски, торчащей густо, —
И никакой нет надежды, что будет весна иль вернется.
170 Да, бедствиям одна лишь
Смерть, — величайшее горе, — последний предел назначает.
А мы, подстать фригийцам,[299]
Поздно беремся за ум и средь этаких дел о потерях
Бездумной жизни плачем,
Жалкие мы, и года, что постыдно растрачены были,
Клянем, пришедши в ужас.
То, что когда-то, увы, нам нравилось слишком, что прежде
Казалось медом сладким,
Горькою желчью потом растравляет самую душу,
180 И зря себя изводим
Мы, что столь редкое благо уплыло напрасно, тогда как
Его держать бы крепко
Нам подобало, отнюдь не губя ни единую долю.
Теперь же мне зеваке
Среди какой чепухи часть какая дарована жизни.
Доднесь, бедняга вдоволь
Было упущено, проспано вдоволь, и время настало,
Эразм, прогнать сонливость;
Ныне воспрянь ты и всем образумься снова рассудком.
180 Хотел бы впредь на коней,
На ноги, на руки ты всею силой своей опереться,
Чтобы времен потери,
Прошлых восполнить, уроны безудержно мчащейся жизни
Старанием бессонным,
Можно ведь это пока — пока мы еще у порога
Дней старости печальной,
В новость пока седина и пока исчислима, нечасты
Пока висков седины,
И хоть они и кричат, что уже навсегда миновали
200 Дни юности цветущей,
Но не о том возвещают, что старость уже наступила,
А сообщают только,
Что издалека, но быстро подходит бесплодная старость.
Такой в ту пору видим
Все мы природу, когда от начального осени хлада
С лугов уже исчезла
Прелесть весенняя их, и глаза у цветов угасают;
Вот-вот, пожалуй, скажешь,
Что не красуются травы и их устрашает вредящей
210 Зимы Борей и стужа.
Значит, пока еще дух у тебя постоянен и крепок,
И все уроны тела
Чуть лишь вредят, ну так что же, — за лучшим последуем в жизни,
Какой бы ни оставлен
Судьбами век мне потом, — все, что жить мне еще остается,
Пусть лишь Христу отдам я,
Жизнь ему всю посвятить до конца подобает, кому мы
Должны все дважды, трижды,
Данную даром вначале, затем возвращенную даром,
220 Спасенную столь часто,
Часть хоть ему посвятить ту, что хуже у нас и короче.
Теперь прощайте шутки,
Ложные все наслажденья и смех, и забавы, и игры,
Пустые обольщенья.
Мысли отменные все мудрецов благородных, прощайте,
Прощайте силлогизмы,
Нежные музы, румяна, влекущие души, и бочка,
И цветики, прощайте.
Сердцем единым, уже совершенно Христу посвященным,
230 Освободиться надо.
Мне он, единственный, рвеньем, Каменами сладкими будет,
Почетом, честью, счастьем.
Всем он пребудет один и (как сказано), горе любое
Не тронет Гиппоклида,[300]
Если земная громада и скрепы вот этого тела
Ветшать, старея, станут.
Только бы чистый мой ум, злодеяний не ведая, им лишь
Блистал и процветал бы,
День мой последний пока обновит мое тело, и с телом
140 Вернет мой ум в былое
Общество, и уж затем для обоих навеки наступит
Весеннее блаженство.
Это сверши непреложно, о жизни творец умолимый
И жизни защититель,
Ты, без кого ничего все моленья людские не могут
И силы гибнут, сникнув.