131. ДЕЗИДЕРИЯ ЭРАЗМА РОТТЕРДАМСКОГО, ИЗБАВИВШЕГОСЯ ОТ ЧЕТЫРЕХДНЕВНОЙ ЛИХОРАДКИ С ПОМОЩЬЮ ЖЕНЕВСКОЙ БОГОМАТЕРИ, СТИХОТВОРЕНИЕ, СОЧИНЕННОЕ ПО ОБЕТУ[382]
Дивная, песнь разреши, что тебе посвятил по обету
Скромный поэт, кто желает, моленья неся, чтобы разум
Ты вдохновила и силы — воспеть тебя, как подобает,
О Женевьева, оплот твоего вернейший народа,
Коего Галлия род заключает, простершись широко,
Натрое разделена; но тебе несравненно дороже
Та, где Секвана,[383] от вод чужеземных исполнившись мощью,
Вод, что Матрона выносит[384] и с дружеским током мешает,
По плодородным полям, по зеленым лугам и по склонам,
10 Что в виноградниках все, и по нивам, обильным плодами,
Чистая, воды струит, поспешая к паризиев граду
Главному, влево затем отклонившись, твою почитает,
Дева, твердыню,[385] а после свои рукава разделяет
И обтекает обширный храм Матери-Девы[386] собою.
После, богиню почтив молитвенным этим изгибом,
Вновь возвращается в русло, к родившей тебя колыбели,
К той сладчайшей земле, где священная девочка первый
Крик издала, поспешает река, окрыленней струяся.
Малое есть поселенье,[387] но отпрыском счастливо славным;
20 Значит, сюда торопясь, по дороге приветствует ближний
Храм, посвященный тебе, Дионисий,[388] свет истинный кельтов.
В области этой блуждая изгибами многими долго,
Кружит и кружит опять, вдруг свои неожиданно русла,
Град обогнув, что оставлен, к твоей стремит колыбели
Вновь, Женевьева, — ты скажешь: уходит река неохотно.
Наметодор существует,[389] заслуженно всеми любимый,
Памятки давние можно ему чужеземцам рожденья,
Дивная, всем показать твоего, и источник целебный,
Бьющий водою. Но дважды и трижды, четырежды даже,
30 Под защитой твоей многолюдной Лютеции счастье;[390]
С Девою — Матерью, Дева, ты ей созидаешь защиту
Цепью хранящею гор: ведь и та не стыдится товарки
Чина такого ж; а ты озираешь, дозорная, гордо
Выси кругом и поля, что широко лежат пред тобою,
И отвращаешь несчастья от галлов,[391] тобою любимых;
Та в своем лоне лелеет несчастных и в городе самом
Страждущих внемлет стенаньям, а здесь, представляя, как матерь
Кроткого сына; а ты, Женевьева, являешь подобно,
Кротости высшей полна, жениха твоего, как невеста.
40 Обе меж тем защищаете вы, и со рвением равным,
Вам друидов родных и сенат[392] — королевским величьем,
Но превыше всего короля — христолюбца храните,[393]
Тех, кто народу реченья божественного возвещает
Разума, — городом чтобы, где разных народов смешенье,
Правили равно по праву. И значит под властию вашей
Нет в этот век государства, чтоб в чем-то оно процветало
Благоприятней. Однако пора уже выразить в песне
Благодаренье тебе, Женевьева, за жизни спасенье
И восхваленья пропеть, — одному из бесчисленных тысяч,
50 Мощью спасенных твоей. Лихорадка, несущая немощь,
Грозное, цепкое зло, настающее вновь на четвертый
День, глубоко пронизала несчастного тела суставы.
Сведущий врач говорил в утешение мне, что для жизни
Вовсе опасности нет, но болезнь предстоит затяжная.
Только что речью такой не убил он меня, словно молвил:
И до того, как зайдет четырежды солнце, повиснешь
Ты на высоком кресте; ведь давнишний рубец растревожен,
Память пока воскрешает, хоть много уж лет миновало,
Что еще мальчиком год я терзался в такой лихорадке.
60 Смерть уже звал я в моленьях моих, ибо смерти прискорбней
Врач мне недуг объявил: здесь твое мне могущество разум,
Дивная, вдруг осенило, а с ним наилучшая дух мой
Восстановила надежда, и молча я так размышляю:
Дева — невеста, угодная богу, всегда припадала
Ты своим телом к земле, помогать привыкшая сирым,
Больше ты можешь теперь, когда царствием принята неба
И ко Христу — жениху стала ближе;[394] сюда, умоляю,
Взоры склони, Женевьева, свои, лихорадку из тела
Ты изгони: и участьем — и жизнь без него мне не сладка —
70 Я заклинаю, спаси; ведь я думаю: легче однажды
С жизнью расстаться, чем сгинуть, исчахнув от долгой болезни.
Что обещать бы я мог, то — ничто, — не нуждаешься в этом.
Что остается: хвалы воспою пусть в признательной песне.
Только я это сказал, хоть и шепота не было даже,
Истинно сам про себя средь таинственных разума глубей, —
Дивное пусть сообщу, но вернейшее, — спрыгнув с кровати,
Я возвращаюсь к занятьям и в теле не чувствуя вовсе
Ни истощенья следов, ни самой лихорадки застылой.
День уж седьмой наступал, когда вновь лихорадке явиться
80 Время пришло, но все тело бодрее и крепче, чем прежде,
Было. Является врач и тому, что свершилось, дивятся,
Смотрит в лицо и язык, заключенный во рту, изучает,
Жидкость затем, что пузырь мой тогда выделял, он немедля
Требует; и, наконец, исследует пальцев концами
Руки; когда ж и следов никаких не находит болезни,
То говорит: «Что за бог, Эразм, тебя сделал внезапно
Совершенно другим? И кто лихорадку из тела
Выгнал, и мне как пророку, — хоть этому рад я, — проруху
Сделал такую? И он, из богов кто бы ни был, — в леченье
90 Выше меня, признаюсь, и сильней; никакая отныне
Помощь моя не нужна». Хочешь имя врача? Гуильельмом
Копом тот был,[395] уж тогда процветавший в юные годы,
Хоть и постарше меня, наделенный уже в совершенстве
Даром таланта и сведущ в учениях мудрости разных,
Как ни один; а теперь, уже старостью отягощенный,
Чтим средь лучших светил при дворе короля он Франциска,
Всеми любимый, трудами свершенными там наслаждаясь.
Так он свидетелем будет и веским, и верным здоровья,
Мне возвращенного, дева, твоею божественной волей.
100 Впрочем, что б ни было это: Христу созидателю слава
Вся подобает за то и почет неизменный навеки.
Волею было его, что, живая, ты богу желанна,
Волей его же и есть, что, усопшая, страждущим многим
Ты — оборона. И так решено женихом всемогущим.
Через тебя раздавать он дары свои рад, чрез тебя же
Рад возвеличить, как Феба пылающий светоч приятней
Блещет через стекло, и подобно тому, как источник
Любит, переливаясь, струиться по чистым каналам.
И остается одно — мне молить, славнейшая дева,
110 Пусть мне не будет во вред, что так долго я мешкал исполнить
Взятый обет. Так позволь прибавить это хваленье
К стольким заслугам твоим, Женевьева, ведь не было чище
Здесь никого, никого в этом не было мире почтенней,
И милосердней никто не считается в высях небесных.
вернуться
До 1531—1532 г.? Это, написанное по обету стихотворение, одно из лучших в поэзии Эразма. Приступ четырехдневной лихорадки застиг Эразма еще в январе 1497 г.
вернуться
Та, где Секвана... — латинское название р. Сены.
вернуться
Вод, что Матрона выносит... — латинское название р. Марны.
вернуться
...твердыню... — гору св. Женевьевы, на которой было расположено аббатство св. Женевьевы, покровительницы Франции.
вернуться
...храм Матери-Девы... — Нотр-Дам, собор Парижской Богоматери.
вернуться
Малое есть поселенье... — Нантерр, расположенное на левом берегу Сены в 8 милях к западу от Сите по прямой. Лат. Наметодорум.
вернуться
Храм, посвященный тебе, Дионисий... — аббатство Сен-Дени, основанное в 630 г. Дагобером. То же название носил городок на правом берегу Сены в 5,5 милях к северу от Сите. Св. Дионисий (Дени) — мученик, первый епископ Парижский (в 270 г.), святой, покровитель Франции.
вернуться
Наметодор существует... — см. примеч. к ст. 19.
вернуться
...многолюдной Лютеции счастье... — т. е. Парижа (лат. Лютеция).
вернуться
И отвращаешь несчастья от галлов... — по преданию, св. Женевьева убедила жителей Парижа во время нашествия Аттилы на Галлию в 451 г. не покидать город; Аттила не тронул Парижа.
вернуться
Вам друидов родных и сенат... — К. Рэдейк (с. 352) по этому поводу замечает: «Я склонен перевести весь этот довольно туманный отрывок как не лишенный иронии намек на теологов Сорбонны, с которыми Эразм был неизменно в плохих отношениях с 1522 г.». Сенат — парижский парламент.
вернуться
...короля — христолюбца храните... — Франциска I, короля Франции в 1515—1547 гг.
вернуться
И ко Христу — жениху стала ближе... — во время болезни Эразма Сена залила город, и останки св. Женевьевы были перенесены в Нотр-Дам. Значение этих строк К. Рэдейк (с. 354) видит в том, что св. Женевьева, пользуясь теперь гостеприимством Богоматери, ближе к Христу, чем обычно, и потому еще более всесильна.
вернуться
Копом тот был... — Коп Вильям (Гуильельм) (ок. 1466—1532) — врач, астроном, гуманист, друг Эразма, у которого он брал уроки греческого языка. Он учился также у гуманиста Конрада Цельтиса (1459—1508) и преподавал в Сорбонне (1497/8— 1511/12). Им опубликованы в английских переводах труды корифеев медицины: Гиппократа, Галена и Павла Эгинского. В. Копу посвящена поэма Эразма о старости (ст. 83).