Приведенные примеры свидетельствуют, на мой взгляд, что даже полностью сформировавшаяся к 40-м гг. XV в. демонологическая концепция колдовства не исключала отношения к нему, как к выдумкам и иллюзиям, насланным дьяволом, как к заблуждениям, имя которым ересь. Таким образом, говорить о поступательном развитии восприятия данного явления в средние века не приходится, ибо подобная ситуация была характерна не только для альпийского региона Европы. Еще более ясно непоследовательность в развитии концепции колдовства проявилась во взглядах французских теологов, светских и церковных судей, в XIV–XV вв. также обращавших пристальное внимание на данную проблему.
В отличие от ведовских процессов, проходивших в XIV–XV вв. в романской Швейцарии и Дофине, подобные дела, имевшие место во Франции, не стали пока предметом специального изучения[501]. Некоторое представление об их динамике и особенностях мы можем, тем не менее, получить по материалам, сохранившимся в архивах королевской канцелярии и Парижского парламента. К ним прежде всего относятся письма о помиловании, за которыми могли обращаться люди, обвиненные в занятиях колдовством местными судами, а также собственно протоколы дел, рассмотренных в уголовной палате парламента как в суде второй инстанции, т. е. по апелляции[502].
Собранные вместе, эти документы свидетельствуют, что в данный период интерес, проявляемый как местными судьями, так и их столичными коллегами к проблеме колдовства, был весьма умеренным[503]. По подсчетам Клод Товар, в архивах Парижского парламента материалы этих процессов составляют не более 1 % от общего числа рассмотренных дел, то же самое касается и писем о помиловании[504]. Соответственно, ни о каких массовых ведовских процессах в XIV — начале XV в. речь не шла. Насколько я могу судить по собранным мною архивным материалам, самое первое упоминание о такого рода преследовании относится к 1453 г., когда в Марманде в результате эпидемии неизвестной болезни умерло большое число людей. Виновными в их смерти объявили местных «ведьм», десять или одиннадцать из которых были арестованы. Все они подверглись пыткам, но только три из них признались в использовании «колдовского искусства» (lart de sorcerie) и убийстве многочисленных детей. Они были приговорены к смертной казни местным бальи и отправлены на костер[505].
Это, однако, не означает, что во французской судебной практике более раннего периода полностью отсутствовало понятие организованной группы «ведьм» и «колдунов», уже хорошо известное в это время в альпийском регионе. Так, например, в 1326 г. письмо о помиловании получил Пьер de Via, сеньор Вильмюра и племянник папы Иоанна XXII, попавший под подозрение из-за показаний, данных против него в суде сразу несколькими жителями Тулузы, арестованными за изготовление восковой фигурки для наведения порчи на короля[506]. В 1340 г. Парижским парламентом было рассмотрено дело о «заговоре» (machination), заключенном сразу пятью обвиняемыми. Они подозревались в том, что сотворили в саду при дворце Маго де Сен-Поль графини де Валуа (тещи Филиппа VI) магический круг, дабы вызвать в него дьявола и добиться с его помощью «смерти короля и королевы, а также гибели всего королевства»[507]. В 1353–1354 гг. в том же парламенте было вынесено решение по делу некоей Маргарет Сабиа, которую ее племянники обвиняли в наведении на них порчи, в результате чего они серьезно заболели и находились при смерти. Согласно их доносу, Маргарет действовала не одна, но в компании со своей сестрой и двумя подругами, также арестованными местным судом в Монферране[508]. 9 декабря 1357 г. французский дофин Карл (будущий Карл V) в ответ на просьбу Карла Злого, короля Наварры, пожаловал письмо о помиловании «ведьмам и колдунам» (sorciers et sorcières), находящимся в тюрьме Шатле. 15 декабря того же года это решение было распространено на все суды Парижа и окрестностей, в частности, на суд аббатства Сен-Жермен-де-Пре[509]. И хотя данное выражение, вполне возможно, было не более чем риторической формулой, оно говорило, на мой взгляд, об определенном внимании судебной власти к данной категории преступников. О существовании в воображении современников представлений об организованных группах ведьм свидетельствовало и одно из дел, записанных в «Регистре Шатле» и датируемых 1390–1391 гг.: обвиняемые Жанна де Бриг и Масет, супруга Аннекина де Руйи, в ходе слушаний признались, что заключили между собой договор и принесли клятву никогда не давать показаний друг против друга в суде[510].
501
До сих пор основным источником наших знаний о ранних ведовских процессах во Франции остается подборка, сделанная Ричардом Кикхефером: Kieckhefer R. Op. cit. P. 108–147. Дела, рассмотренные Парижским парламентом, но оставшиеся неизвестными Р. Кикхеферу, кратко проанализированы в: Gauvard С. Paris, le Parlement et la sorcellerie au milieu du XVe siècle // Finances, pouvoirs et mémoire. Mélanges offerts à Jean Favier / Textes réunis sous la dir. de J. Kerhervé et A. Rigaudière. P, 1999. Vol. 1. P. 85–111.
502
K сожалению, мы практически не имеем возможности изучить дела о колдовстве, возбужденные в самом Париже. Архивы Шатле, в котором как в суде первой инстанции должны были вестись подобные процессы, не сохранились. В нашем распоряжении имеются записи всего двух таких дел, вошедшие в «Уголовный регистр Шатле», составленный в самом конце XIV в. секретарем суда по уголовным делом Аломом Кашмаре: Registre criminel du Châtelèt de Paris du 6 septembre 1389 au 18 mai 1392 / Ed. par H. Duplès-Agier. P., 1861–1864. T. 1. P. 327–363; T. 2. P. 280–343.
Подробнее о «Регистре Шатле» и ситуации с архивами Шатле см.:
Gauvard С. La criminalité parisienne à la fin du Moyen Age: une criminalité ordinaire? // Villes, bonnes villes, cités et capitals. Mélanges offerts à B. Chevalier. Tours, 1989. P. 361–370;
Eadem. La justice pénale du roi de France à la fin du Moyen Age // Le pénal dans tout ses états. Justice, Etats et sociétés en Europe (XIIe — XXe siècles) / Sous la dir. de X. Rousseaux et R. Levy. Bruxelles, 1997. P. 81–112;
Gauvard G, Rouse M. et R., Soman A. Le Châtelet de Paris au début du XVe siècle d’après les fragments dun registre dècrous de 1412 // BEC. 1999. T. 157. P. 565–606.
503
См. об этом, к примеру:
Soman A. Les procès de sorcellerie au Parlement de Paris (1565–1640) // AESC. 1977. № 4. P. 790–814;
Boudet J.-P. La genèse médiévale de la chasse aux sorcières. Jalons en vue dune relecture // Le mal et le Diable. Leurs figures à la fin du Moyen Age / Sous la dir. de N. Nabert. P., 1996. P. 35–52.
504
Gauvard C. «De grace especial». P. 441–448;
Eadem. Paris, le Parlement et la sorcellerie. P. 90.
Некоторый рост количества ведовских процессов Клод Товар отмечает лишь с 1460-х гг. (6–8 % от общего количества дел), связывая этот процесс с интересом, проявленным парижскими чиновниками к преследованию вальденсов в Аррасе (Gauvard С. Paris, le Parlement et la sorcellerie. P. 90, n. 17).
506
JJ 64, f. 117, № 207 (a. 1326). Пьер Браун полагал, что процесс против Пьера de Via мог послужить непосредственной причиной появления буллы Иоанна XXII Super illius specula: Braun P. La sorcellerie dans les lettres de rémission du Trésor des chartes // Actes de 102e Congrès national des sociétés savantes, Limoges, 1977. Section de philologie et d’histoire jusqu’à 1610. P., 1979. T. IL P. 260, n. 8.
507
«Machinoient en la mort du roy et de la royne et en la perdicion de tout le royaume, par mauvais art et par invocacion du deable faire venir en un cerne quil firent es jardins de lostel de la contesse de Valoys» (Confessions et jugements de criminels au Parlement de Paris (1319–1350) / Ed. par M. Langlois et Y. Lanhers. P., 1971. Р. 147).
508
X 2a 6, f. 153vB-157A (9 avril 1353/1354). Подробный анализ этого дела см.: Тогоева О. И. «Истинная правда». С. 66–90.
509
JJ 89, f. 112v, № 254; JJ 89, f. 122v, № 288. Появление писем было связано со сложной обстановкой в столице Франции, возникшей вследствие восстания Этьена Марселя, которого в 1357 г. поддерживал король Наварры.
510
«Promistrent et jurèrent l’une à l’autre eulx non entreaccuser à nul jour du monde» (Registre criminel du Châtelet de Paris. T. 2. P. 332).