«Надо думать, она тоже ночью не сомкнула глаз», – подумал Вивьен, и вдруг почувствовал, как душа его вновь возрождается из своего отстраненного состояния лишь для того, чтобы погрузиться в целый омут боли. Вивьен прерывисто выдохнул, невольно приложив руку к груди, когда сердце с удивительной силой стукнулось о ребра и словно ухнуло вниз – не к ногам, а в самую Преисподнюю. Видеть Рени такой было невыносимо.
«Я не стану этого делать! Сожгите меня к черту вместе с ней, я не оставлю ее с этой участью в одиночестве!» – вскричала его душа, но страх костра тут же затопил разум Вивьена, вызвав в теле приступ дурноты. Что-то в животе словно завязалось тугим узлом и готово было вот-вот лопнуть.
«Я боюсь… я не смогу пройти через это достойно… я… ничтожество…»
Кулаки Вивьена невольно сжались, голова опустилась, глаза зажмурились, и душа вновь погрузилась в то раздвоенное, отстраненное состояние, будто могла таким образом уберечься от боли, убежать от нее.
Выкрики толпы смолкли, и в относительной тишине, на которую способен город, зазвучала зычная и звонкая речь, произносимая чьим-то незнакомым голосом. Вивьен попытался прислушаться, понимая, что прямо сейчас слышит человека, который вынес Рени смертный приговор, но не мог уловить и осознать ни единого слова. Где-то на границе разума он успел еще раз отметить необычность этого Sermo Generalis: обыкновенно приговор зачитывали не церковные, а светские власти. Архиепископ Амбрена же решил отойти от традиций – возможно, таким образом он считал, что бережет представителей светского суда от опасных проклятий ведьмы. Этот человек говорил с непривычным южным выговором, который Вивьену доводилось слышать несколько лет назад в Каркассоне. И тем сложнее было понимать архиепископа Амбрена. Вивьен сумел различить лишь то, что приезжий папский легат назвал осужденную девушку Элизой.
«А ведь Элиза сейчас где-то там, в этой толпе. Она уже видит Рени, она уже понимает, что произойдет. Она слышит, что Рени назвали не тем именем. Господи, прошу Тебя, пусть люди в толпе не выдадут ее! Сохрани ей жизнь, молю Тебя!»
Новая мысль поразила его, словно молния, и Вивьен вновь едва не согнулся от сердечной боли: а ведь Элиза, должно быть, до сих пор ждет, что ее возлюбленный – инквизитор, у которого есть какое-то подобие власти – вмешается и остановит это. Она, возможно, все еще верит, что казнь не состоится, что Рени будет спасена.
«Боже… за что?» – мучительно опустив глаза, Вивьен почувствовал, как из уголков глаз катятся слезы.
– Отче? – В его терзания вдруг ворвался голос стражника, сопровождавшего его от самой кельи. – Ведь палач – вы?
Все существо Вивьена содрогнулось от этих слов. Тем временем второй стражник протянул ему зажженный факел.
– Его Преосвященство попросил подсказать вам, когда нужно выходить на помост, если вы забудетесь… – неуверенно произнес он. – И сейчас… пора.
Вивьен рассеянно принял факел. Ноги – словно набитые соломой ноги тряпичной куклы – начали послушно выводить его в поле зрения толпы и поднимать на помост. Вивьен шел, опустив глаза. Он не смел повернуться к толпе, не смел пытаться искать Элизу.
Тело его замерло на нужном расстоянии от привязанной к столбу Рени.
«Посмотри на нее!» – приказал какой-то голос внутри Вивьена, и он безвольно подчинился. Боль будто на миг стала сильнее, но тут же отлетела еще дальше.
Рени уже не стояла у позорного столба – она словно бы повисла на путах, ноги были не в силах удержать ее в вертикальном положении без посторонней помощи. Вивьен почувствовал, что факел в его руке дрожит.
«Как же она измучена! Как слаба», – страдальчески подумал он. На задворках разума мелькнула мысль о том, что накануне вечером он не заметил, что она находилась в таком плачевном состоянии.
Вивьен понимал, что медлит с исполнением приговора. В толпе начался беспокойный шум. Нужно было исполнять приказ, иначе Sermo Generalis просто растянется до того момента, пока не организуют еще один костер.
Только не костер!..
Вивьен вгляделся в лицо Рени – лишь теперь он решился на это. Она будто почувствовала на себе его взгляд и чуть повернула голову в его сторону. Лицо ее было удивительно расслабленным и ничего не выражало, кроме усталости. Тяжелые потемневшие веки готовы были сомкнуться в любой момент, однако Рени нашла в себе силы взглянуть в глаза своему убийце.
«Предатель», – заклеймил себя Вивьен, мучительно содрогнувшись под усталым взглядом девушки.
– Прости меня… – одними губами произнес он.