– Привет, ведьма, – с явной издевкой в голосе окликнул узницу Пьер, подойдя близко к камере. – Как прошла ночка? Нечистый не являлся?
Ги возмущенно ахнул, и уже подобрался, чтобы выбранить Пьера, однако не нашел нужных слов и промолчал, стыдливо опустив голову.
Узница осталась безмолвна, лишь едва заметно повернула голову в сторону обратившегося к ней стражника. Глаза у нее были сосредоточенные и враждебные. Гордое лицо усеивала россыпь веснушек. Ги пригляделся к ней, будто пытался понять по ее виду, действительно ли в ней есть колдовская сила, дарованная нечистым, или нет. Узница, казалось, почувствовала его изучающий взгляд и тут же посмотрела ему прямо в глаза. Ги вздрогнул и отшатнулся. Уголки губ девушки тронула чуть заметная тень улыбки, в которой угадывалось легкое злорадство.
– Дурак, – презрительно фыркнул Пьер, сплюнув на пол. Он вновь посмотрел на арестантку, и губы его растянулись в самодовольной улыбке. – Чтобы напугать некоторых трусов, и колдовских сил не надо, верно, пташка? – спросил он. – Но я не из пугливых. Ясно тебе? Тебя как звать-то хоть?
Узница молчала. Только поза ее сделалась более напряженной, обманчиво застывшей, будто в любой момент из недвижимого изваяния она могла превратиться в дикую тварь и броситься на любого, кто посмеет приблизиться.
Пьер постучал по прутьям решетки, привлекая внимание арестантки. Та лишь вздрогнула, но с места не сдвинулась и на этот раз даже не повернула головы.
– Глухая ты, что ли? – нахмурился Пьер. – Как звать тебя, спрашиваю!
Снова молчание. Ги поджал губы и опасливо огляделся по сторонам, будто ожидал чего-то недоброго.
– Оставь ты ее, – отрывисто бросил он. – Нечего нам здесь делать. Мы все обошли. Идем.
Но Пьер его не слушал. Похоже, молчание арестантки чем-то серьезно задело его, и так просто оставлять ее в одиночестве он не собирался.
«Может, она его и вправду околдовала?» – в страхе подумал Ги.
Ударив по прутьям решетки так, что по ним прошелся легкий звон, Пьер тем временем едко процедил:
– Могла бы быть поласковей, голубка. Рассказала бы все по-хорошему мне, может, я бы за тебя словечко замолвил. А так будут тебя рвать на куски на инквизиторском допросе, еще вспомнишь меня. Ох, вспомнишь! И пожалеешь, что не была покладистой!
Пьер внимательно следил за узницей, поэтому от него не укрылось, что глаза ее округлились и увлажнились от слез, лицо напряглось от с трудом скрываемого страха, а руки впились в ткань платья.
– Гляди-ка, Ги, ее проняло! – победно воскликнул Пьер. – Правильно боишься, глупая девка. Может, ты и жила в какой-нибудь глуши, а про инквизиторов с их допросами слышала, не так ли? – Он усмехнулся. – Видел я таких норовистых, как ты. Храбрились, молчали. А знаешь, как они потом визжали и молили о смерти?
– Довольно, Пьер, оставь ее, – пробормотал Ги, попытавшись оттащить стражника от камеры за плечо, но тот лишь сбросил его руку и отмахнулся.
– Да-да, я всякое здесь повидал, – протянул Пьер. – Правда, таких ладненьких сюда редко приводят. Ты мне нравишься, ведьма, слышишь? – Он облизнул губы. – Знаешь, я могу быть с тобой нежным, если станешь посговорчивее. А потом замолвлю за тебя словечко, попрошу сильно не мучить. Что скажешь, а?
Он вплотную приблизился к решетке в ожидании ответа.
Ги замер, совершенно растерявшись.
– Давай, красавица, покажи, что ты в лесу вытворяла. А я в долгу не останусь. В самом деле, лучше уж я, чем инквизиторы, а? – Он нетерпеливо сжал прутья решетки. – Ну? Что скажешь?
Узница молчала еще несколько мгновений, затем вдруг начала подниматься со своего места. Лицо ее преисполнилось мрачной решимости, от которой Ги попятился и перекрестился, одними губами зашептав «Отче наш».
Ведьма неспешно оправила платье и подошла к решетке.
– Я скажу, – медленно заговорила она. Голос у нее оказался бархатистый, чуть ниже, чем могло бы показаться на первый взгляд, – что ты можешь проглотить свой мерзкий язык и сдохнуть, грязный болван!
Ее глаза казались безумными от обуревавших ее страха и ярости. Голос на последних словах набрал силу и перешел почти на крик.
Не успел Пьер опомниться, как узница резко подалась вперед и плюнула ему в лицо, тут же отшатнувшись вглубь своей камеры. Она дрожала, глядя на стражников, как загнанный зверь на охотников.
– Прокляла… – прошептал Ги в ужасе. – Прокляла!
Пьер ахнул и отшатнулся от камеры, как от чумного.
– Ах ты мерзкая шлюха! – взревел он, отирая плевок с лица и поворачиваясь к Ги. Лицо его полыхало от гнева. – Дай сюда ключ! – прорычал он. – Давай!