– Только лицо у него злое, – добавила она. – Как хотите, а есть в нем что-то дьявольское.
После этих слов женщина торопливо осенила себя крестным знамением.
Когда священник, консул и два стражника зашли в церковь, монах по-прежнему лежал ниц перед алтарем, раскинув руки крестом. Громкого топота подбитых железом сапог по каменным плитам нельзя было не расслышать, но он не шелохнулся и не заговорил.
– Paire? – тревожно окликнул лежащего священник Кастийон-д’Арбизона.
Он говорил на окситанском, и монах не ответил.
– Святой отец? – повторил местный клирик по-французски.
– Ты доминиканец? – вмешался консул, не дожидаясь, когда незнакомец ответит на робкое обращение отца Медоуза. – Отвечай же!
Он спрашивал тоже по-французски, и строгим тоном, как подобало видному горожанину Кастийон-д’Арбизона.
– Ты доминиканец?
Закончив молиться, монах в следующую секунду сложил над головой вытянутые руки, помедлил еще мгновение и, встав наконец с пола, обернулся к представителям городка.
– Я проделал долгий путь, – властно произнес он, – и мне требуется постель, пища и вино.
Консул повторил свой вопрос:
– Ты доминиканец?
– Я следую путем благословенного святого Доминика, – подтвердил брат. – Вино не обязательно должно быть хорошим, пища подойдет та, какую едят у вас последние бедняки, а для постели достаточно простой соломы.
Консул в нерешительности помолчал. Монах был рослый, судя по всему, сильный – поневоле оробеешь, однако консул, человек богатый, влиятельный и всеми уважаемый, взял себя в руки и заговорил свысока.
– Очень уж ты молод для монаха, – попытался он уличить пришлеца.
– Годы не помеха тому, чтобы славить Господа, – ответствовал доминиканец, – и Ему угодно, чтобы иные люди с юных лет предпочитали крест мечу. Я могу заночевать в конюшне.
– Твое имя? – требовательно спросил консул.
– Томас.
– Английское имя!
В голосе консула прозвучала тревога, и двое сержантов подняли на изготовку свои длинные жезлы.
– Фома, если тебе так удобнее, – промолвил монах, которого, похоже, городские стражники с их палками ничуть не испугали. – Так меня нарекли при крещении. Если ты помнишь, так звали беднягу-апостола, усомнившегося в чудесном воскресении нашего Спасителя. Если ты, в отличие от него, чужд сомнения, то я завидую тебе и молю Господа, чтобы Он и мне даровал такую уверенность.
– Ты француз? – спросил консул.
– Я норманн, – ответил монах, потом кивнул: – Да, конечно француз. – Он посмотрел на священника. – Ты говоришь по-французски?
– Да, – нервно отозвался священник. – Немного. Чуть-чуть.
– Тогда будет ли мне позволено нынче вечером вкусить хлеб в твоем доме, святой отец?
Консул вмешался и, не дав отцу Медоузу ответить, велел священнику дать монаху книгу. Книга была старинная, источенная червями, завернутая в мягкую черную кожу.
– Чего ты хочешь от меня? – спросил доминиканец.
– Прочти-ка что-нибудь из этой книги.
Консул приметил, что руки брата в шрамах, а пальцы слегка скрючены, и подумал, что такое увечье более естественно для солдата, нежели для клирика.
– Читай вслух, – настаивал он.
– А сам не можешь? – с насмешкой спросил монах.
– Могу я читать или нет, – проворчал консул, – это не твое дело. Зато наше дело – проверить, знаешь ли ты грамоту. Коли ты не монах, то ничего не прочтешь. Так что давай читай!
Доминиканец пожал плечами, открыл наугад страницу и помолчал. Его молчание усилило подозрения консула, уже поднявшего руку, чтобы дать знак сержантам, но тут монах начал читать. У него оказался приятный голос, уверенный и сильный, и латинские слова полились мелодично, отдаваясь эхом от расписанных стен церкви. В следующий миг консул поднял руку, чтобы брат замолчал, и вопросительно посмотрел на отца Медоуза.
– Ну?
– Он читает хорошо, – робко пробормотал отец Медоуз.
Собственная латынь священника была далека от совершенства, и ему не хотелось признаваться в том, что он в гулких звуках не совсем разобрал слова, хотя, вне всякого сомнения, убедился в том, что доминиканец и вправду грамотей.
– Ты знаешь, что это за книга? – спросил консул.
– Я полагаю, – сказал монах, – это Житие святого Григория. Этот отрывок, как ты, несомненно, понял, – заметил он с ноткой сарказма, – описывает мор, каковой падет на тех, кто дерзает нарушить Господни заветы. – Он обернул мягкую черную обложку вокруг книги и протянул ее священнику. – Ты, очевидно, знаешь, что эта книга называется «Flores Sanctorum».