Монах, прихрамывая, снова направился вверх по склону к церкви святого Сардоса, но, приблизившись к ней, не вошел в святилище бывшего козопаса, а затаился в темной тени контрфорса, прислушиваясь к немногим звукам ночного Кастийон-д’Арбизона. Из таверны доносились пение и смех, но молодого человека куда больше заинтересовали шаги часового, расхаживавшего по городской стене, которая как раз позади церкви соединялась с крепостной стеной замка. Шаги приблизились, замерли, а потом начали удаляться. Монах сосчитал до тысячи, а часовой так и не вернулся. Тогда он еще раз сосчитал до тысячи, уже на латыни, и, убедившись, что наверху по-прежнему все тихо, шагнул к деревянной лестнице, ведущей на стену. Ступеньки заскрипели под его весом, но никто его не окликнул. Оказавшись на стене, он пристроился возле высокой замковой башни. Луна была на ущербе, и в густой тени черное монашеское одеяние делало его невидимым. Он внимательно оглядел отрезок стены, повторяющей контур холма, до поворота к западным воротам, откуда виднелись красные отблески огня от горящей жаровни. Часовые не показывались на стене, и монах рассудил, что караульные, должно быть, греются у огня. Он поднял глаза, но не приметил никакого движения ни на зубчатой стене замка, ни в двух бойницах, тускло светившихся от зажженных внутри фонарей.
В битком набитой таверне клирик приметил трех человек в одеянии городских стражников; возможно, там были и другие, которых он не заметил. Решив, что доблестный гарнизон либо предается пьянству, либо просто дрыхнет, он приподнял полы черной рясы и развязал обмотанную вокруг пояса бечевку. Свитая из конопляной пеньки и пропитанная клеем, как тетива грозного английского боевого лука, бечевка эта была достаточно длинной, чтобы, привязанная к одному из верхних зубцов, она достала до земли. Сделав это, монах чуть-чуть задержался, внимательно глядя вниз. Город и замок были построены на крутом утесе, вокруг которого река делала петлю, и он слышал, как журчит вода, переливаясь через запруду. Ему был виден отблеск лунного света на поверхности пруда, но ничего больше. Повеяло холодным ветром, и он, отступив в глубокую тень, опустил капюшон на лицо.
Снова показался караульный, но, дойдя лишь до половины стены, постоял, выглянул за парапет и неспешно пошел обратно к воротам. Спустя мгновение раздался тихий прерывистый, как птичья трель, посвист, и монах, подойдя к бечевке, втянул ее обратно на стену. Теперь к ней была привязана крепкая веревка, которую он обмотал вокруг зубца.
– Можно! – сообщил он кому-то внизу приглушенным голосом по-английски и вздрогнул, когда о стену зашаркали сапоги того, кто полез по ней наверх.
Взобравшись, тот крикнул, переваливаясь через парапет, громко лязгнул ножнами, но подъем был закончен, и он, пригнувшись, опустился на корточки рядом с монахом.
– Вот, – сказал он, вручая доминиканцу английский боевой лук и холщовый мешок со стрелами.
А на стену уже карабкался следующий, с луком за спиной и мешком стрел у пояса. Он был куда проворнее первого и забрался на стену, не наделав шума. Затем к этим двоим присоединился третий.
– Ну и каково оно было? – спросил монаха первый.
– Страшновато.
– Они не заподозрили тебя?
– Сунули под нос латинскую книгу и велели прочесть, чтобы убедиться, что я настоящий клирик.
– Ну и дураки, а? – Эти слова прозвучали с заметным шотландским акцентом. – Что дальше?
– За́мок.
– Господи помоги!
– До сих пор Он помогал. Как ты, Сэм?
– В горле пересохло, – послышался ответ.
– Возьми-ка, подержи, – сказал Томас, дав Сэму лук и мешок со стрелами, и, удивившись, что часовой так и не появился, повел трех своих товарищей по деревянным ступенькам в проулок рядом с церковью, выходящий к маленькой площади перед воротами замка.
В лунном свете чернели вязанки заготовленного для завтрашней казни хвороста, в середине торчал столб с цепью, к которому предстояло приковать еретичку.
Высокие ворота замка были достаточно широки, чтобы во внутренний двор могла заехать сельская телега, в одной створке был проход с деревянной дверцей. Монах, оставив позади своих спутников, глухо постучал в нее. Последовала пауза, потом шаркающие шаги, и голос из-за дверцы спросил: «Кто идет?» Томас не ответил, лишь постучал снова, и стражник, ожидавший возвращения из таверны своих товарищей, ничего не заподозрив, откинул оба засова, на которые была заперта дверь. Томас вышел на свет озаряющих помещение под аркой двух больших факелов и увидел удивленное выражение на лице караульного, возникшее при виде доминиканского монаха. Удивление так и не сошло с его лица, когда монах нанес ему два резких удара, в подбородок и под дых. Стражник отлетел к стене. Томас зажал ему рот, а Сэм и двое его спутников проскользнули в ворота и заперли их за собой. Стражник зашевелился, но, получив коленом в живот, издал придушенный писк.