– Сперва его еще надо найти, – буркнул Томас.
Но Робби уже не слушал. Он так и пожирал взглядом девушку, которая съежилась в углу.
– Робби, – решительно сказал Томас, – поутру она отправится на костер.
– Раз так, то тем более кому какое дело, что с ней случится сегодня ночью, – упрямо ответил шотландец.
Томас с усилием подавил готовую вспыхнуть злость.
– Оставь нас, Робби, – сказал он.
– И что это тебя в ней так забрало за живое? – осведомился Робби. – Душа или все-таки плоть?
– Да иди ты наконец! – рявкнул Томас так сердито, что Робби вздрогнул от неожиданности, бросил на него враждебный взгляд, но, не выдержав, заморгал глазами и удалился.
Из разговора, который шел по-английски, девушка не поняла ни слова, но вожделение на лице Робби от нее не укрылось, и, когда он ушел, она обернулась к Томасу:
– Сам решил мной попользоваться, святоша?
Словно не заметив издевки, Томас спросил:
– Откуда ты родом?
Она помолчала, как бы взвешивая, отвечать ему или нет, затем, пожав плечами, сказала:
– Из Пикардии.
– Это на севере, далеко отсюда, – заметил Томас. – И каким ветром девушку из Пикардии занесло в Гасконь?
И снова она помедлила, а Томас подумал, что ей, наверное, лет пятнадцать-шестнадцать, по годам – давно пора замуж. А еще он приметил одну особенность ее глаз: казалось, будто они видят человека насквозь, проникая до самых темных глубин души.
– Мой отец был странствующим жонглером, – пояснила наконец узница. – Показывал фокусы, глотал огонь.
– Я встречал таких, как он, – сказал Томас.
– Мы ходили куда хотели, из города в город, и зарабатывали деньги на ярмарках. Мой отец забавлял и потешал людей, а я собирала монеты.
– А твоя мать?
– Умерла. – Она произнесла это так беззаботно, что сразу становилось понятно: свою мать она совсем не помнит. – Потом, полгода назад, здесь умер и мой отец. А я осталась тут.
– Почему ты осталась?
Она глянула на него насмешливо, всем своим видом показывая, что ответ настолько очевиден, что не требует никаких объяснений, но потом, решив, наверное, что монах мало что смыслит в обычной человеческой жизни, все-таки сказала:
– Неужели ты не знаешь, как опасны дороги? Там вовсю хозяйничают коредоры.
– Коредоры?
– Разбойники, – пояснила она. – Местные жители называют их коредорами. Кроме них, полно еще и рутьеров, которые ничем не лучше.
Рутьерами называли шайки солдат из расформированных отрядов, скитавшиеся от замка к замку в поисках сеньора, который нанял бы их на службу. Вечно голодные рутьеры кормились тем, что силой отбирали у мирных жителей. Иногда такие шайки захватывали целые города, вымогая выкуп. Ну а беззащитную, путешествующую без покровителя и защитника девушку и рутьеры, и коредоры рассматривали как подарок, посланный дьяволом им на забаву.
– Ты могла бы странствовать в компании других путников, – указал Томас.
– Так мы и делали, но тогда со мной был отец и за меня было кому заступиться. А в одиночку… – Она пожала плечами. – Короче говоря, я осталась здесь. Работала на кухне, стряпала.
– И потчевала народ ересью?
– Вас, церковников, хлебом не корми, подавай только ересь! – с горечью промолвила девушка. – Не будь ереси, кого бы вы стали жечь?
– Какое имя носила ты до того, как тебя осудили?
– Женевьева.
– Тебя назвали в честь святой Женевьевы?
– Наверное!
– Эта святая известна тем, – промолвил Томас, – что, когда она молилась, дьявол все время задувал ее свечи.
– Уж больно вы, монахи, горазды сказки сказывать! – насмешливо промолвила Женевьева. – Да сам-то ты веришь в это? В то, что дьявол заходил в церковь и задувал свечи?
– Отчего ж не верить?
– Коли он дьявол, так что же он ее не убил, а? Убил бы – и вся недолга? А он, видишь, только озорничал, как мальчишка. Подумаешь, свечи гасить – экое великое дело!
– Я слышал, что ты нищенствующая, – сказал Томас, оставив ее презрительные слова без ответа.
– Встречала я нищенствующих, – призналась девушка. – Мне они нравятся.
– Дьявольское отродье – вот они кто! – возмутился Томас.
– Ты-то видел хоть одного? – спросила девушка.
Томас и впрямь никогда сам не сталкивался с нищенствующими и знал о них лишь понаслышке. Его смущение не укрылось от девушки.
– Если их ересь – вера в то, что Господь все создал для всех людей и хочет, чтобы всем всего было поровну, то да, я тоже такое чудовище! Однако ни к какой их общине никогда не принадлежала.