– Но ты наверняка в чем-то провинилась, за что тебя отправляют на костер.
Она взглянула на него широко открытыми глазами. Возможно, в его голосе ей послышалось что-то внушающее доверие. Закрыв глаза, она бессильно прислонилась к стене. Но только упорство ее словно надломилось, и Томасу показалось, что она вот-вот заплачет. Любуясь тонкими чертами ее лица, лучник недоумевал, почему это он, в отличие от Робби, сразу не разглядел ее красоту. Она снова открыла глаза и, не отвечая на его обвинения, вдруг спросила:
– Что тут произошло нынче ночью?
– Мы захватили замок, – ответил Томас.
– Мы?
– Англичане.
Она посмотрела на него, пытаясь прочесть что-то по его лицу.
– Значит, светская власть здесь теперь в руках англичан?
Он подумал, что это выражение она подхватила на судебном процессе. Церковь не сжигала еретиков, она лишь устанавливала их виновность, после чего передавала грешников в руки светских властей, и уж те их казнили. Таким образом, дьявол получал грешную душу, а святая Церковь не пятнала себя убийством.
– Да, – подтвердил Томас, – выходит, нынче мы и есть светская власть.
– Значит, вместо гасконцев меня сожгут англичане?
– Но кто-то же должен это сделать, если ты еретичка, – сказал Томас.
– Если? – спросила Женевьева и, не получив ответа, закрыла глаза и снова прислонилась головой к сырым камням. – Они обвинили меня в богохульстве, – вновь заговорила она усталым голосом, – за то, что я обличала погрязших в пороке церковников, плясала под грозой, находила воду с помощью дьявола, исцеляла хвори колдовскими снадобьями, предсказывала будущее, а также наслала проклятие на жену и домашний скот Галата Лоррета.
Томас нахмурился:
– Разве они осудили тебя не за то, что ты – нищенствующая?
– И за это тоже, – коротко подтвердила девушка.
Он помолчал немного. Где-то за дверью, в темноте, капала вода. Огонек светильника предательски задрожал, почти потух, но, хоть и слабо, разгорелся снова.
– Чью жену ты прокляла? – спросил Томас.
– Галата Лоррета. Это купец, торговец тканями. Он – богач и первый консул этого городка. Он чертовски богат, и старая жена ему надоела, вот он и зарится на молоденьких.
– А ты прокляла жену?
– Не только ее! – с пылкой готовностью подтвердила девушка. – Его тоже. А тебе что, никогда не случалось никого проклясть?
– Ты предсказывала будущее? – спросил Томас.
– Я сказала, что все они умрут, а это бесспорная истина.
– Вовсе нет, если настанет второе пришествие, – возразил Томас.
Женевьева смерила его долгим, оценивающим взглядом, едва заметно улыбнулась и пожала плечами.
– Значит, я ошибалась, – заметила она с сарказмом.
– А разве дьявол не помогал тебе находить воду?
– Даже ты можешь это сделать, – сказала она. – Возьми разветвленный прутик, иди не спеша по полю, а где веточка дернется, там копай.
– А магические снадобья?
– Да какая тут магия? – устало промолвила она. – Старинные приметы и средства, о которых мы слышали от старушек, бабушек и тетушек. Знаешь ведь, наверно, что из комнаты, где рожает женщина, следует убрать все железо. Все так делают. Вот ты хоть и монах, а наверняка тоже стучишь по дереву, чтобы отвратить зло. Что же, по-твоему, этого достаточно, чтобы отправить человека на костер?
И снова Томас не ответил.
– Ты правда хулила Бога? – спросил он.
– Господь любит меня, а я не поношу тех, кто меня любит. А кого я хулила, так это лживых, погрязших в пороках попов. Я говорила правду, а они за это обвинили меня в богохульстве. А ты, поп, погряз в пороках?
– А пляски? Голой в грозу плясала?
– Признаюсь, что было, то было.
– Но зачем ты это делала?
– Потому что мой отец всегда говорил, будто так можно получить Господне наставление.
– Господне наставление? – искренне удивился Томас.
– Так мы считали. Мы ошибались. Господь велел мне остаться в Кастийон-д’Арбизоне, и это привело лишь к пыткам и завтрашнему костру.
– Пыткам? – спросил Томас.
В его голосе ей послышался ужас, и это побудило ее взглянуть на него, а потом она медленно вытянула левую ногу, и он увидел у нее на внутренней стороне бедра обезобразивший нежную кожу свежий ожог.
– Они пытали меня каленым железом, и я призналась им во всем, в чем не было ни слова правды. Признала себя нищенствующей, потому что меня пытали.
При воспоминании о муках глаза ее наполнились слезами.
– Они жгли меня каленым железом, а когда я кричала, заявляли, что это вопит дьявол, пытающийся покинуть мое тело.