Но священник ее сарказма не оценил, он храпел.
Потом, осенью, после сдачи Кале, из Парижа прибыл кардинал. Он остановился в Суассоне, в аббатстве Сен-Жан-де-Винь. Обитель была богаче большинства местных монастырей, но все равно не смогла вместить всю кардинальскую свиту, так что дюжина людей кардинала разместилась на постоялом дворе. На робкие попытки трактирщика заикнуться об оплате они сказали, чтобы он отослал счета в Париж.
— Кардинал заплатит, — заверяли они со смехом, ибо были уверены, что Луи Бессьер, кардинал-архиепископ Ливорно и папский легат при королевском дворе Франции, с презрением отвергнет любые попытки побеспокоить его из-за таких пустяков, как долги его людей.
Правда, в последнее время его высокопреосвященство не скупился на расходы. Именно кардинал восстановил башню, построил новую стену и нанял охрану, а в первое же утро по прибытии в Суассон отправился в башню в сопровождении шестидесяти вооруженных воинов и четырнадцати священников.
На полпути к башне их встретил мсье Шарль, весь в черном, с длинным, узким кинжалом на поясе. Он приветствовал прелата без всякого подобострастия, простым кивком, после чего повернул коня и поехал рядом. Кардинальской свите и охране было приказано держаться поодаль, чтобы они не могли подслушать разговор.
— Ты неплохо выглядишь, Шарль, — насмешливым тоном произнес кардинал.
— Устал я от всего этого, — пожаловался урод скрипучим голосом.
— Служба Господу может быть нелегка, — заметил кардинал.
Шарль проигнорировал этот сарказм. Лицо его от губы до скулы пересекал страшный шрам, нос был перебит, под глазами мешки. Черная одежда болталась на нем, как на пугале, а настороженные глаза постоянно бегали из стороны в сторону, словно высматривая засаду. Посторонний, встретивший эту процессию (и дерзнувший поднять глаза на кардинала и его не внушающего доверия спутника), наверняка принял бы Шарля за солдата, ибо шрам и клинок наводили на мысль о боевом прошлом. Однако Шарль Бессьер никогда не сражался на поле чести под боевыми знаменами: он грабил и убивал, резал глотки и срезал кошельки и при этом успешно избегал виселицы, потому что был старшим братом кардинала.
Шарль и Луи Бессьеры родились в Лимузене, в семье торговца свечным салом. При этом младший брат, стараниями папаши, стал грамотеем, а старший с юности пустился во все тяжкие. Пока Луи постигал латынь и продвигался в церковной иерархии, Шарль рыскал с ножом за пазухой по темным переулкам, но, несмотря на все различия, между братьями всегда царили доверие и согласие. Их объединяла общая тайна, в связи с чем и священникам, и ратникам кардинала во время этой встречи было приказано держаться на расстоянии.
— Как поживает пленник? — спросил кардинал.
— Ворчит. Скулит, как баба.
— Но работает?
— Работать-то работает, — хмуро ответил Шарль. — Слишком труслив, чтобы отказаться от работы.
— Он ест? Как его здоровье?
— Он ест, спит и трахает свою женщину, — сказал Шарль.
— У него есть женщина? — ужаснулся кардинал.
— Он заявил, что ему нужна женщина. Без бабы он, видишь ли, не может работать. Пришлось раздобыть ему женщину.
— Что за женщину?
— Шлюху из парижского борделя.
— Твою старую подружку, а? — спросил, забавляясь, кардинал. — Но не ту, полагаю, к которой ты питаешь слишком нежные чувства.
— Когда все будет закончено, — сказал Шарль, — ей перережут глотку, как и ему. Ты только скажи мне когда.
— Сразу, как только он сотворит свое чудо, — промолвил прелат.
Они проследовали по узкой тропе вверх, к гребню, приблизившись к башне, оставили стражу и священников во дворе, а сами, спешившись, спустились по короткой винтовой лестнице в подвал, к массивной двери, запертой на три тяжеленных засова.
— Стражники сюда не спускаются? — спросил кардинал, глядя, как его брат поднимает эти засовы.
— Только двое, которые приносят еду и носят ведра, — сказал Шарль, — остальным сказано, что им перережут глотку, если они попробуют совать нос куда не следует.
— А они поверили?
— А ты как думаешь? — буркнул, угрюмо глянув на брата, Шарль Бессьер и, прежде чем откинуть последний засов, обнажил свой клинок. Не иначе как на всякий случай, если запертый там человек вздумает на него напасть.
Этого, однако, не произошло. Пленник не выказал ни малейшей враждебности, он трогательно обрадовался кардиналу и почтительно преклонил перед ним колени.
Подвал башни представлял собой просторное помещение с высокими сводами кирпичной кладки, с потолка свисали два десятка светильников. К их чадящему свету добавлялся еще и дневной, пробивавшийся в узкие зарешеченные окна. Узник в подвале был молодым человеком с длинными белокурыми волосами, подвижным лицом и умными глазами. Его щеки и высокий лоб были измазаны грязью, которая также покрывала его длинные ловкие пальцы. Подошедшего кардинала он встретил, не вставая с колен.
— Юный Гаспар, — ласково произнес кардинал, протягивая пленнику для поцелуя руку с массивным перстнем, заключавшим в себе шип из тернового венца Спасителя. — Надеюсь, ты в добром здравии, юный Гаспар? Хорошо ешь, верно? Спишь, как младенец? Трудишься, как добрый христианин? Трахаешься, как хряк?
Произнося последние слова, кардинал глянул на девицу, потом отнял у Гаспара руку и направился вглубь помещения, к трем столам, на которых громоздились бочонки с глиной, комки пчелиного воска, металлические болванки и множество разных инструментов: зубила, напильники, буравы и молотки.
В углу, на сколоченном из досок топчане, угрюмо сидела рыжеволосая девица в грязной, сползавшей с плеча сорочке.
— Мне здесь не нравится, — пожаловалась она кардиналу.
Молча смерив ее долгим взглядом, прелат повернулся к брату.
— Шарль, если она снова заговорит со мной без моего разрешения, отстегай ее плеткой.
— Это она просто так, не нарочно, — поспешно извинился за нее Гаспар, так и не вставший с колен.