Сиприано отправился к дяде Игнасио и попросил экземпляр «Энхиридиона» Эразма. У него было подозрение, что Доктор не упомянул Эразма намеренно и, напротив, использовал имя Сиснероса как завесу, следуя тому простому соображению, что у народа о Сиснеросе осталась добрая память. Он открыл книгу сразу после ужина и медленно, вникая в каждое слово, ее прочел. Когда свет лампы начал тускнеть, Сиприано захлопнул книгу. Он ее дочитал. Его охватило уныние. Он сознавал недостаточность своего образования для того, чтобы обсуждать основные положения труда Эразма: действенность крещения, исповедь на ухо священнику, свободу воли. Но он почувствовал главное: несогласие автора с общепринятыми взглядами, его тревогу и сомнение. Сальседо спал плохо, беспокойно, зная теперь, что есть другой мир, отличный от того, в котором он обитает, мир, который ему, возможно, следовало бы знать.
Рано поутру он отправился в Педросу. Тео он доверил тете Габриэле. Она могла бы побыть с Тео на время его отсутствия. Долгими ночами он думал о Педро Касалье и теперь, когда он так нуждался в духовном наставнике, ему пришло в голову, что, возможно, Касалья справился бы с этой задачей. Он не выносил косных духовников, любителей выслушивать в исповедальнях чужие секреты, а Педро Касалья ему казался человеком надежным и откровенным, которого не нужно было упрашивать стать его духовником.
На этот раз они впервые отправились на прогулку в Вильялар по пути, протоптанному по уходящему за горизонт жнивью. В геометрии пространства не доставало виноградников, которые создавали бы четкую перспективу. Сиприано спрашивал себя, может ли священник указать правильный выход из любой ситуации. Печальное жнивье, опустошенность полей были созвучны его внутреннему беспокойству. Сальседо признался священнику на исповеди в том, что, прослушав суровую проповедь его брата, направленную против пороков церковников, прочел «Энхиридион»[98].
– Одно было следствием другого?
– Что-то вроде того. Мне хотелось знать, чем он вдохновлялся.
– И вы, наконец, нашли источник?
– Брат вашего преподобия использовал Сиснероса как прикрытие, но в действительности он черпал у Эразма. Ясно, как день. Наверняка он делал это, чтобы пригасить ропот недовольства среди слушателей.
Педро Касалья с любопытством разглядывал его невыразительный профиль.
– И какое впечатление на вас произвел «Энхиридион»?
– Слабости и безнадежности, – сказал Сальседо. – Как известно вашему преподобию, книга сыровата.
– А какое издание вы читали?
– В переводе Фернандеса Мадрида, каноника из Паленсии.
– Вот именно! – воскликнул Касалья удовлетворенно. – «Энхиридион» на самом деле значительно сильнее. Алонсо Фернандес вынул из оригинала жало, все смягчил. Он сделал из него приятную книжицу для семейного чтения.
Ободренный тишиной и одиночеством, Сиприано доверил Касалье свои сомнения и колебания. Он был им всегда подвержен. С детства он разуверился в милосердии Божием. Он повторял слова молитв много раз, боясь сбиться на скороговорку, на бессмысленное словоговорение.
– Почему ваша милость терзается этим? – спросил Касалья. – Верьте в Христа, в то, что он принес себя в жертву ради людей. Чего стоят наши поступки в сравнении с этим?
Слова Касальи, его проницательный взгляд, убедительное звучание его голоса успокаивали Сиприано.
– Хотелось бы мне именно так верить, – пробормотал он.
– Откуда подобное маловерие? Если Христос умер, взяв на себя наши грехи, неужели он будет требовать возмещения?
Пшеничная стерня, почти белая в сумерках, слабо светилась, а слова Касальи звучали для Сальседо в духе Эразма, о чем он прямо и сказал. Педро Касалья улыбнулся и пожал плечами.
– Ваша милость должны думать не столько о том, откуда происходят те или иные идеи, сколько о самих этих идеях, о том, нравственны они или безнравственны, справедливы или нет.
– Ваше преподобие хочет сказать, что наши пожертвования, наши заупокойные молитвы, наши обращения к Богу бесполезны и бессмысленны?
Касалья ласково положил руку ему на плечо:
– Никакое доброе дело не пропадет зря, но столь же верно, что оно не так уж необходимо для приобщения к сущности Творца. Но ваша милость все время говорит только о делах, а как же вера?
Они сидели на насыпи у дороги. Касалья – опершись локтями на колени, скрытые под сутаной, обхватив голову руками. Голос Сиприано доходил до него, приглушенный волнением.
– Я верю, – говорил он. – Глубоко верю. Верю в Господа нашего Иисуса Христа и в то, что он – Сын Божий.
Касалья едва дал ему закончить.
– Так в чем же дело? – спросил он. – Христос приходил в мир, чтобы спасти нас, и его крестная смерть сделала нас свободными.
Сальседо смотрел на него, уйдя в свои мысли, словно пытаясь придать форму идеям, которые формулировал другой. Тем не менее, он чувствовал, что сделал редкостное открытие. Он сказал:
– Так оно и есть. Христос нам завещал: тот, кто верит в меня, спасется и его ожидает жизнь вечная. Если хорошенько поразмыслить, он требовал от нас только веры.
– Вашей милости не знакома ценнейшая книжечка, именуемая «Благодеяние Христа»[99]?
Сиприано Сальседо отрицательно покачал головой. Касалья добавил:
– Я вам ее дам почитать. Эта книга никогда не издавалась в Испании, но у меня есть ее копия. Дон Карлос привез оригинал из Италии.
У Сиприано возникло ощущение, что какая-то надежда зародилась в его душе. Словно на сплошь затянутом мглой горизонте появился луч света. Этот священник, казалось, открыл ему новый образ веры: упование вместо страха.
– Кто этот дон Карлос, о котором вы говорите?
– Дон Карлос де Сесо, дворянин из Вероны, прижившийся в Кастилии, человек прекрасный как телом, так и духом. Сейчас он живет в Логроньо. В пятидесятые годы он ездил в Италию и привез оттуда новые идеи и новые книги. Позднее побывал в Тренто вместе с епископом Калаорским. Кое-кто говорит, что дон Карлос завораживает при поверхностном знакомстве и разочаровывает при более глубоком. Короче говоря, что он краснобай. Не знаю. Возможно, у вашей милости будет возможность познакомиться с ним и составить свое собственное мнение.
Сиприано Сальседо чувствовал, что он словно опускается из верхних слоев воды куда-то на глубину, втягиваясь в разговор, несущий в себе трансцендентный, поворотный для его жизни смысл. И при этом его охватил неизъяснимый покой. Ему чудилось, что он уже слышал имя дона Карлоса де Сесо в доме дяди Игнасио. И хотя ему нравилось сидеть здесь, на насыпи, он начал ощущать ночную сырость.
98
Речь идет о сочинении Эразма «Оружие христианского воина» (1504, исп. пер. 1526), в заглавии которого стоит греческое слово «enchiridion», обозначающие и «кинжал», «оружие», и «краткое руководство, пособие». «Энхиридион» стал своего рода библией испанских эразмистов.