Сальседо встал рано. Прежде всего он заметил, что, французский берег уже с носа не виден и что ветер, дующий с суши, отчаянно треплет паруса. Было холодно. Небо заволокли серые облака, лишь на западе виднелась длинная голубая полоса. Полдюжины босых матросов мыли щетками и швабрами палубу на штирборте и время от времени опрокидывали на нее бочки с водой, которая, булькая, стекала в шпигаты, а затем в море. Сальседо походил по палубе, чтобы размять ноги, и под конец заглянул в камбуз, где поваренок с розовыми сосками приготовил для дона Исидоро Тельериа освежающее питье.
Дон Исидоро уже проснулся и глядел бодрее, но встать отказался. То же самое повторилось в час обеда – суп и два яблока, – из чего Сальседо заключил, что, если бы такое плаванье длилось месяц, севильянец так бы и лежал на койке, не двигаясь. Сальседо немного посидел возле него на сундуке и случайно раскрыл «Новый Завет» Переса де Пинеды[33], который лежал рядом с лампой у его изголовья.
День Сиприано Сальседо провел, исследуя закоулки небольшого судна: трюм, где помещались гребцы, днем пустовавший, льяло для стока нечистот, ют, капитанский мостик, кладовые, бак[34]… Обед у него занял всего несколько минут. Ночь он провел плохо и чувствовал беспокойство, раздражительность. Его осаждали безосновательные страхи, и чем больше они заполоняли его ум, тем больше разрастались. Например, он боялся, что его слуга Висенте не будет ждать его на пристани завтра утром, и он окажется один, без средств передвижения, с пачкой запрещенных книг. После ужина он успокоился, глядя на заход солнца, еще не смея допустить, что это опускающееся в море сияющее, влажное светило, то же самое, закат которого над пылающим жнивьем Педро Касалья и он видели с холмов Педросы. Когда стемнело, он встал на корме, облокотясь на поручень, рассеянно смотрел на узоры кильватерной струи, разрезавшей поверхность моря, и даже не услышал, как к нему подошел капитан Бергер. Капитан неожиданно возник рядом и, положив свои большие руки на поручень, насмешливо спросил:
– Ну что, наш друг, новоявленный кальвинист, почивает?
Сиприано Сальседо указал пальцем на шатер, откуда не доносилось ни звука. Потом опять оперся на поручень и рассказал капитану причину своей тревоги. Он опасался, что слуга мог перепутать указания и не будет ждать его завтра утром в порту. Также его тревожила мысль, что за время его отсутствия Инквизиция могла издать новые постановления, запрещающие чтение вредных книг. Оба эти обстоятельства причиняли ему сильное беспокойство.
Капитан Бергер, по-видимому, не придавал большого значения его страхам. Стражи в порту и альгвасилы[35] Инквизиции обычно осматривали грузы на судах, проверяли содержимое бочек или тюков, показавшихся им подозрительными, но пассажиров, как правило, не тревожили. В заключение он спросил, много ли книг везет Сальседо.
– Книг? – переспросил Сальседо, обернувшись к нему.
– Да, разумеется, книг.
– Девятнадцать, – ответил Сальседо и, слегка разведя ладони, показал: – Груз небольшой… но содержание книг опасное: Лютер, Меланхтон, Эразм, две Библии и полный комплект памфлетов «Пассиональ». – Вдруг ему в голову пришла неожиданная мысль, и он поспешно прибавил: – А вы знаете, что при пересмотре Библий, который произвели в Вальядолиде три года тому назад, обнаружили более сотни различных изданий Книги Книг, и большинство было издано переводчиками-протестантами?
В темноте блеснули зубы улыбнувшегося капитана.
– У нас, капитанов, в этом деле богатый опыт. Последние двадцать лет мы живем в постоянной тревоге. Одну из тех Библий, о которых вы говорите, я провез в количестве двухсот экземпляров через порт Сантонья[36] в 1528 году в двух бочках. Тогда бочки еще были вне подозрений. Теперь же засунуть в бочку книгу – это все равно, что засунуть пороховой снаряд.
– И когда же ситуация изменилась?
– В 1530 году в порт Валенсии прибыли десять больших бочек на трех венецианских галерах. Их перехватили, и эта находка заставила Инквизицию насторожиться. Там были десятки экземпляров самых резких сочинений Лютера, написанных им в Вартбурге. Инквизиция устроила знатное аутодафе. Капитанов тех галер заточили в тюрьму, и на городской площади сотни книг горели в гигантском костре под улюлюканье и восторженные крики невежественной толпы. Инквизиции всегда было выгодно вылавливать большие партии контрабанды, чтобы устраивать зрелища для народа.
Тихая ночь с сияющими звездами располагала к доверительной беседе. Сальседо молчал, дожидаясь, что капитан Бергер расскажет еще что-нибудь. Он был в этом уверен, глядя на его нахмуренные брови.
– Сожжение книг, и впрямь, стало в Испании обычным развлечением, – сказал, наконец, капитан. – О костре, устроенном в Саламанке, говорят до сих пор. Самый культурный город в мире[37] сжигает двигатели культуры – как ни взглянуть, это нелепость. Через два года было еще одно грандиозное сожжение в Сан-Себастьяне. Но не думайте, что Испания в этом смысле исключение. Тысячи экземпляров книги «О свободе христианина»[38], переведенной на испанский, были превращены в пепел в Антверпене с превеликим шумом и торжественностью. Я сам там был, видел своими глазами.
Сальседо горько усмехнулся.
– Да, – сказал он, – Инквизиция становится с каждым днем все более нетерпимой. Теперь она требует от кающихся доносить на тех, кто скрывает запрещенные книги. И если кто откажется, ему не дают отпущения грехов. Такое требование предъявляют даже епископам, даже самому королю.
Капитан Бергер, низко склонившийся над поручнем, распрямился и, обернувшись к Сальседо, сказал:
– Я понимаю так, что всякий раз, когда Инквизиция осуждает человека за какую-нибудь книгу, эта книга оказывается под запретом. И я имею в виду не только антихристианские сочинения. В «Лувенском Каталоге», например, шесть лет тому назад запретили Библию и Новый Завет в переводе на испанский. Известное дело, испанский народ обречен не знать Книгу Книг.
33
По примеру Лютера, сделавшего перевод Библии на немецкий, в эпоху Реформации появилось множество переводов Священного Писания на национальные языки.
34
37
Университет, основанный в Саламанке в 1220 г., переживал в XVI в. период расцвета и славы.