– Это тот человек? – спросил он у Эчаррена.
– Да, это он, сеньор.
Сидевший по другую сторону стола альгвасил разглядывал небольшую, но правильно очерченную голову и маленькие волосатые руки Сиприано.
– Вы его хорошо запомнили, – сказал он как бы про себя, с легкой усмешкой.
У альгвасила были прямые сальные волосы, и он слегка косил. Начался быстрый допрос. Сиприано приехал из Вальядолида, не так ли? Сиприано подтвердил это. Несколько месяцев назад, в апреле 1557 года, он проник во Францию через Пиренеи в сопровождении Педро Эчаррена. Это так? Альгвасил стал еще сильней косить от удовольствия, когда Сиприано признал, что так, но явно огорчился, услышав, что тот еще несколько раз ездил за границу по поводу своих торговых дел. Торговых дел? Каких таких дел? Альгвасил не знал о роде его занятий; секретарь, сидевший рядом, все записывал. Можно ли узнать, какие это дела? На этот вопрос Сиприано, к своей досаде, должен был назвать овчинные куртки и подбитые мехом кафтаны. Альгвасил о куртках, конечно, слышал, все знают о великой революции в одежде, «куртке Сиприано», не правда ли?
– Сиприано – это я, – сказал Сальседо. Альгвасил с интересом выслушал показания задержанного. Предполагаемое наличие у него денег смягчило строгость допроса. Секретарь записывал его показания. У Сиприано были торговые связи с Фландрией и Нидерландами. Торговцы Антверпена распределяли куртки и кафтаны на севере и в центре Европы. Теперь косоглазый удовлетворенно и вежливо кивал. Но главная его связь была со знаменитым Бонтерфезеном, богатейшим коммерсантом века. Альгвасил продолжал допрос уже другим тоном. Из Вальядолида он выехал три с половиной дня тому назад. Знал ли он об аресте Кристобаля де Падилья? И об аресте всей лютеранской группы в Вальядолиде? Сиприано этого не знал. Вероятно, это произошло после его отъезда, сказал он. Секретарь все писал и писал. Вдруг Сиприано стал молчалив, начал отвечать уклончиво. Знаком ли он с доктором Касальей? На этот вопрос я предпочитаю не отвечать, сказал он. Альгвасил продолжал допрос еще несколько минут. Он указал на Педро Эчаррена. А с этим человеком? Конечно, его Сиприано знал, знал его ловкость, его умение ориентироваться. Кто его рекомендовал? Сальседо посмотрел на Эчаррена и заметил, что тот в наручниках. Для коммерсанта, часто путешествующего по Европе, сеньор Эчаррена в представлении не нуждается, сказал он. В конце допроса на него тоже надели наручники. Потом раздался шум в патио, его вывели туда и вместе с Эчаррена и двумя аркебузирами усадили в повозку, запряженную парой лошадей. Их сопровождали альгвасил и секретарь на мулах, а также два чиновника Инквизиции.
В Памплону они приехали глубокой ночью, и допрашивавший Сиприано следователь Видаль передал арестованных коменданту инквизиторской тюрьмы. Она была почти пуста. Их развели по камерам, и тогда, улегшись на койку, Сиприано попытался успокоиться. Итак, его схватили. Все произошло чересчур быстро и неожиданно. Камера была крохотная – в ней едва помещались койка, столик, стул и огромная параша с крышкой. Он слышал шаги на верхнем этаже – твердые, четкие шаги солдат. Так прошли два дня и две ночи. На третий день к вечеру наверху послышалась какая-то беготня. От стража, приносившего еду, и Хенаро, опорожнявшего парашу, Сиприано узнал, что появились еще два задержанных – дон Карлос де Ceco и фрай Доминго де Рохас. По словам стража, их схватили на границе Наварры, и Ceco сказал, что он, мол, не бежал, у него не было намерения бежать, он просто направлялся в Италию, в Верону, где недавно умерли его мать и брат. Фрай Доминго де Рохас, со своей стороны, заявил, что оставаться в Кастилии ему было неприятно, а главное, он хотел избежать позора, который могло навлечь на доминиканский орден его возможное задержание. Все они провели три дня под замком в доме комиссара Инквизиции, пока епископ Памплоны дон Альваро де Москосо не приказал перевести их в секретную тюрьму. Дон Альваро был шокирован нарядом монаха – костюм зеленого атласа, шляпа с перьями и золотая цепь на шее. «Это облачение сильно отличается от того, которое ваше преподобие носили на Соборе», – с иронией заметил епископ, на что фрай Доминго де Рохас ответил: «Ваше преподобие, мое облачение я ношу в сердце». Затем Рохас упомянул об убеждениях Каррансы, архиепископа толедского, к которому он направлялся, однако дон Альваро де Москосо предупредил его, чтобы он забыл это имя, ибо архиепископ к его делу не имеет ни малейшего отношения. Фрай Доминго объяснил, что вице-король Наварры снабдил их пропусками на проезд, в Беарн, ибо они везли рекомендательные письма к принцессе, и что вмешательство Инквизиции было неоправданным. Вместе с ними был еще один тучный господин, которого звали Эррера, алькальд Сакас-де-Логроньо, тоже задержанный, давший им разрешение на выезд во Францию. Он признал правомерность обвинения, однако возразил, что не знал о том, что у Инквизиции были доносы на этих двух арестованных.
Дон Карлос де Ceco сохранял самообладание и достойный вид. Сиприано видел через глазок, как он шел в камеру с обычной своей непринужденностью, – свободно накинутый плащ, энергичные движения, горделивое, высокомерное выражение лица. Его поместили в смежной камере, и Сальседо слышал его шаги – четыре шага в одну сторону, четыре обратно. Надзиратель обычно их не посещал, а служители, вроде Хенаро, следившего за чистотой, появлялись в определенные часы, в остальное же время по коридору проходили только случайно. На второй день ареста Ceco и Рохаса, пользуясь эхом в сводчатом подвале, Сиприано через щель в двери окликнул первого из них. Дон Карлос услышал его и удивился, что они так близко друг от друга. Да, вице-король сообщил ему, что в Вальядолиде была большая облава, что многих схватили, и они не умещаются в секретной тюрьме, что уже начались допросы и что главная фигура – Доктор. Сиприано, в свой черед, рассказал о своем бегстве, как он ехал ночью и спал днем, об аресте в Сильвети в доме рекомендованного ему Пабло Эчаррена, также арестованного. Дон Карлос сказал, что перевезут их в Вальядолид не раньше, чем задержат еще Хуана Санчеса, слугу семьи Касальи, единственного из бежавших, которому удалось укрыться во Франции.
Хуан Санчес был доставлен в секретную тюрьму Памплоны еще через четыре дня, и на следующий же день – то была пятница – отправилась в Вальядолид целая процессия. Во главе ехал верхом косоглазый Видаль и еще три альгвасила, присланных за арестованными; за ними пешком шла группа узников в наручниках, их конвоировали «стражи» Инквизиции, и в арьергарде следовали двенадцать аркебузиров в странной форме – короткие широкие штаны, шляпа с козырьком и остроносые башмаки. Эту разношерстную диковинную процессию из более чем двух дюжин человек встречали в городках и деревнях, через которые они проходили, бранью и угрозами. Командовал всем отрядом, по-видимому, альгвасил Видаль, взявший под арест Сиприано в Сильвети. Было намечено проходить в день пять-шесть лиг, обедать в поле и спать в домах или на сеновалах, по предварительной договоренности эмиссаров Инквизиции. Вначале Сиприано с удовольствием смотрел на солнечный свет, на местность, по которой они шли, было приятно само движение, но мало привычный к физическим усилиям, он в первый вечер пришел в Пуэнте-ла-Рейна сильно утомленный. На следующий день, в семь утра, съев по куску черствого хлеба с сыром, они снова отправились в путь. Выше всего ценя порядок, косой альгвасил Видаль построил их в две пары: Хуан Санчес и Сиприано, оба пониже ростом, шли первыми, а доминиканец и дон Карлос де Сесо следовали за ними. Обязательное молчание, которое в первые часы ходьбы соблюдалось, постепенно начало нарушаться – аркебузиры рассказывали всякие истории и веселые байки, и этим гомоном пользовался Хуан Санчес, чтобы поведать Сиприано Сальседо о своей жизни и приключениях после побега из Вальядолида. Солнце сильно припекало, и в полдень эмиссары поджидали их где-нибудь в тени близ дороги, обычно в зарослях возле рек, в которых конвоиры купались голышом, сменяя друг друга в охране узников, а те с наслаждением окунали ноги в ледяные струи, чему особенно радовался доминиканец. Затем обедали – узники в наручниках отдельной группой под наблюдением стражей, – а после обеда, пока солнце нещадно жгло поля, устраивались на отдых, и четверо арестованных могли обмениваться впечатлениями. В два часа, в самый разгар зноя, процессия возобновляла движение в том же порядке: во главе четыре альгвасила верхом, затем узники со стражами по сторонам и сзади, и дюжина вооруженных аркебузиров в арьергарде. В деревнях женщины и мальчишки осыпали их бранью, а иногда выливали на них из окон ведра воды. Однажды, уже в окрестностях Ла-Риохи, крестьяне, окапывавшие виноградники, прекратили работу, чтобы сжечь два чучела из виноградных лоз на обочине дороги, обзывая идущих еретиками и чумными. Местность здесь была вся в складках – рыжеватые холмы и нежно-зеленые тона виноградных листьев придавали ей приятную рельефность. После семи часов дневной переход заканчивался, ужинали в деревне, выбранной эмиссарами, и ночевали в домах Инквизиции или на сеновалах в окрестностях, на несколько часов забывая о солнечном зное и жгучей боли в израненных ногах.